Ложный след
Шрифт:
— Может быть, нас слишком мало? — спросила она.
— До сих пор я упирался изо всех сил, — сказал Валландер. — Но теперь я начинаю сомневаться. Сегодня утром вопрос встал особенно остро.
— Пер Окесон?
Валландер кивнул.
— А что мы, собственно, теряем?
— Маленькая группа более мобильна. Конечно, можно возразить, что, мол, одна голова хорошо, а две лучше. Да и Окесон справедливо говорит, что тогда мы бы могли идти широким фронтом. Инфантерия рассредоточивается и покрывает большее пространство.
— Такое впечатление, что мы устраиваем облаву.
Валландер кивнул. Ее сравнение было точным. Оставалось только добавить, что облаву они устраивают на едва знакомой местности и даже толком не знают, кого искать.
— Мы чего-то не замечаем, — сказал Валландер после некоторого молчания. — Я все время пытаюсь вспомнить слова, которые кто-то обронил вскоре после убийства Веттерстедта. Но я не помню, кто это был. Я знаю только, что это важно. Тогда я этого еще не понимал.
— Ты всегда говорил, что в полицейском деле победу одерживает тот, у кого больше терпения.
— Это верно. Но у всякого терпения есть предел. К тому же кто поручится, что прямо в эту минуту не совершается новое преступление. Возможно, сейчас погибает человек. Задача полиции — не только раскрыть уже совершенное убийство. Предотвратить несчастье. Вот что всегда будет оставаться нашей обязанностью. И сейчас это очевидно, как никогда.
— Мы не можем делать больше того, что делаем.
— Откуда это известно? — возразил Валландер. — Откуда известно, что мы уже исчерпали все свои возможности?
Анн-Бритт ничего не ответила. Валландер бы и сам затруднился ответить на свой вопрос.
Он посидел у Анн-Бритт еще некоторое время. В половине пятого она предложила ему остаться на обед, но он вежливо отказался.
— Спасибо, что зашел, — сказала Анн-Бритт, проводив Валландера до калитки. — Будешь смотреть матч?
— Нет. Я встречаюсь с дочерью. Но думаю, что мы победим 3:1.
Она смотрела на него с удивлением.
— Я тоже поставила на этот счет.
— Значит, мы оба выиграем. Или оба проиграем.
— Спасибо, что зашел, — повторила она.
— За что спасибо? — удивился Валландер. — За то, что я испортил тебе воскресенье?
— Ты думал, что я скажу что-нибудь дельное. За это и спасибо.
— Я говорил это раньше, скажу и теперь: ты очень толковый полицейский. К тому же ты веришь, что компьютеры способны не только облегчить нам работу, но и улучшить ее. О себе бы я этого не сказал. Но, может быть, ты меня переубедишь.
Валландер сел в машину и поехал в город. По дороге он зашел в магазинчик, который работал, несмотря на выходной день, и сделал кое-какие покупки. Придя домой, Валландер расположился в кресле на балконе и стал дожидаться семи часов. Незаметно он задремал: сказывалось недосыпание. Однако без пяти семь Валландер уже стоял на Остерпортсторге. Пришла Линда и повела его в пустующий магазин неподалеку. Им с Кайсой временно разрешили использовать его как репетиционную базу. Девушки установили там несколько фотоламп и принесли стул для своего гостя. Валландеру было не по себе, он боялся чего-нибудь не понять или не вовремя засмеяться. Линда и Кайса исчезли в соседней комнате. Валландер ждал. Они появились через четверть часа, переодетые в одинаковые платья. Девушки управились с незамысловатыми декорациями, и репетиция началась. Оказалось, что спектакль продолжается примерно час и речь в нем идет о близнецах. Валландер чувствовал напряжение, так как был здесь единственным зрителем. Он больше привык сидеть в безопасной темноте, вместе с другими людьми, как это бывало на оперных представлениях в Мальмё и Копенгагене. Больше всего он боялся, что Линда окажется плохой актрисой. Но уже через несколько минут он понял, что эта парочка написала весьма лукавый текст, представив в нем, критично и с метким юмором, современную Швецию. Иногда они сбивались, иногда он замечал, что их игра не вполне убедительна. Но он видел, что девочки верят в то, что делают, и от этого чувствовал себя счастливым. Когда представление закончилось и они спросили его мнение, он честно сказал, что потрясен. Все было здорово, и он надолго запомнит их спектакль. Валландер видел, что Линда испытующе смотрит на него, желая понять, насколько он искренен, а убедившись, что отцу не приходится кривить душой, очень обрадовалась. Они вместе вышли на улицу.
— Не думал, что ты на это способна, — сказал Валландер. — Я-то считал, что ты хочешь стать дизайнером по мебельной обивке.
— Еще ничего не потеряно. Дай мне попробовать свои силы.
— Конечно, пробуй, — ответил он. — В молодости времени хоть отбавляй. Не то что у старого полицейского вроде меня.
Линда и Кайса хотели порепетировать еще часок-другой. Договорились, что Валландер будет ждать Линду дома.
Стоял славный летний вечер. Валландер медленно шел по Мариягатан, его переполняли впечатления. Несмотря на рассеянность, он заметил, что машины сигналят. Значит, Швеция победила. Валландер спросил у прохожего, как закончился матч — Швеция выиграла со счетом 3:1. Валландер рассмеялся. Затем его мысли вернулись к дочери. Ведь в сущности, он о ней почти ничего не знает… Пока он даже не спросил, есть ли у нее парень.
В половине десятого Валландер переступил порог квартиры. Не успел он захлопнуть дверь, как раздался телефонный звонок. Сразу засосало под ложечкой. Услышав голос Гертруд, Валландер успокоился.
Но — слишком рано. Гертруд была очень взволнованна, и поначалу он едва понимал, что она говорит. Валландер попросил ее успокоиться.
— Ты должен приехать, — сказала она. — Немедленно.
— Что случилось?
— Я не знаю. Но твой отец принялся жечь картины. Он сжег все, что было в мастерской. И запер дверь. Ты должен приехать.
Она положила трубку, чтобы он не тратил время на расспросы. Валландер стоял, уставившись на телефон.
Затем поспешно написал записку для Линды и оставил перед дверью на коврике.
Через несколько минут он уже был на пути в Лёдеруп.
28
Валландеру пришлось остаться в Лёдерупе на ночь.
Пока он ехал в машине, в голову приходили самые страшные мысли. Наконец он затормозил у маленького сада. Гертруд встретила его во дворе. Валландер понял, что она плакала, хотя сейчас уже взяла себя в руки и отвечала на его вопросы сдержанно. Помутнение рассудка, если это было оно, случилось у отца совершенно внезапно. Был летний воскресный вечер, они сидели и обедали; казалось, все идет как обычно. Они ничего не пили. После еды отец, по своему обыкновению, отправился на бывшую конюшню, где теперь помещалась мастерская. Неожиданно до Гертруд донесся шум. Выйдя на крыльцо, она увидела, что отец выкидывает в сад пустые банки из-под красок. Сначала она думала, что он хочет навести в мастерской порядок: там было достаточно хлама. Но когда в сад полетели неиспользованные картинные рамы, Гертруд решила вмешаться. Она подошла и спросила, что он делает, — отец не ответил. Вид у него был отсутствующий, он как будто не слышал, что к нему обращаются. Тогда Гертруд схватила отца за руку, но тот вырвался и заперся внутри. Через окно она видела, как отец разводит в камине огонь, а когда он начал рвать картины и засовывать в самое пламя, бросилась звонить Валландеру. Все это Гертруд рассказала, пока они спешили через сад к мастерской. Валландер увидел, что из трубы валит серый дым. Он подошел к окну и заглянул внутрь. Отец походил на дикаря или сумасшедшего. Волосы дыбом, очков нет — должно быть, он их потерял — мастерская полностью разгромлена. Отец шлепал босиком по лужам разлитых красок и топтал разбросанные по полу холсты. Валландеру показалось, что из камина выглядывает ботинок. Отец продолжал рвать картины и швырять куски в огонь. Валландер постучал в окно. Отец не обратил на него никакого внимания. Валландер подергал дверь — действительно заперто. Тогда он стал с силой барабанить в нее и кричать, что это он, его сын. Никакого ответа. Шум внутри продолжался. Валландер огляделся в поисках чего-нибудь, чем можно было выломать дверь. Он знал, что весь свой инструмент отец хранит в мастерской, в той самой комнате, где он теперь заперся. Валландер мрачно оглядел дверь, которую сам когда-то навешивал. Снял куртку и протянул Гертруд. Взяв небольшой разбег, он изо всех сил налег на дверь плечом. Дверная коробка затрещала, и он ввалился в комнату, стукнувшись головой о тачку. Отец лишь бросил на него отсутствующий взгляд и продолжал рвать картины. Гертруд тоже хотела войти, но Валландер жестом приказал ей оставаться снаружи. Однажды ему уже приходилось наблюдать отца в таком состоянии — отсутствующий вид и маниакальное помутнение рассудка: тогда он, в пижаме и с сумкой в руке, брел через глинистое поле. Валландер обнял отца за плечи и принялся успокаивать. Спросил, не случилось ли чего-нибудь. Сказал, что картины хорошие, лучше не бывает, а глухари так просто замечательные. Ничего особенного не произошло, никто не застрахован от случайного срыва. Но сейчас пора кончать с этой бессмысленной топкой, к чему топить посреди лета? Сейчас они приберут в мастерской и обсудят предстоящую поездку в Италию. Валландер говорил, не останавливаясь и крепко держа отца за плечи, — не как арестованного, но будто удерживая его в действительности. Отец совсем притих и близоруко смотрел на сына. Не переставая говорить, Валландер нашел взглядом его раздавленные очки. Гертруд по-прежнему оставалась снаружи. Он коротко спросил, есть ли у отца запасные. Запасные очки у отца были, и она побежала за ними в дом. Вернувшись, протянула Валландеру, а тот, протерев рукавом, посадил их отцу на нос. Все это время он не переставал его успокаивать, повторяя одни и те же слова, словно единственную затверженную наизусть молитву. Сначала отец глядел на него неуверенно и смущенно, но постепенно удивление брало верх. Теперь он окончательно пришел в себя, и Валландеру больше не нужно было держать его за плечи. Отец опасливо обвел взглядом произведенное им опустошение.
— Что здесь случилось? — спросил он. Валландер понял, что отец ничего не помнит. Никакого буйства будто и вовсе не было. Те несколько часов начисто стерлись из его памяти. Гертруд заплакала. Валландер строго приказал ей идти на кухню варить кофе. Они к ней скоро присоединятся. Тут отец, казалось, начал догадываться, что разгром в мастерской — дело его рук.
— Неужели все это я натворил? — спросил он и с тревогой посмотрел на Валландера, как будто боялся услышать ответ.
— Любому человеку когда-нибудь все надоедает, разве нет? Но теперь все позади. А навести в мастерской порядок совсем не сложно.
Отец взглянул на выломанную дверь.
— А зачем летом двери? — поспешно сказал Валландер. — Римляне в сентябре вообще не запирают дверей. Тебе надо привыкать. Заранее.
Отец медленно обошел мастерскую, разглядывая последствия буйства, причин которого не знал ни он сам, ни кто-либо другой. Валландер видел, что отец никак не возьмет в толк, что же с ним случилось, как это все могло произойти. У Валландера застрял ком в горле: отец казался ему таким беспомощным, покинутым, что он и сам растерялся. Он поднял сломанную дверь, прислонил к стене и принялся наводить порядок. Оказалось, что многие из картин уцелели. Отец сидел на скамеечке возле верстака и следил за передвижениями сына. Пришла Гертруд и сказала, что кофе готов. Валландер попросил ее увести отца в дом, а сам вернулся к машине и позвонил Линде. Репетиция уже закончилась. Линда спросила, все ли в порядке. Ей с трудом удалось разобрать записку, которую Валландер нацарапал перед уходом. Он не хотел пугать дочь и просто сказал, что дедушка почувствовал себя плохо. Сейчас все уже прошло, но он на всякий случай переночует в Лёдерупе. Поговорив с Линдой, Валландер отправился на кухню. Отец устал и вскоре пошел спать, а они с Гертруд просидели за кухонным столом несколько часов. Припадок мог иметь только одно объяснение: болезнь подкрадывалась все ближе. Но когда Гертруд сказала, что о поездке в Италию не может быть и речи, Валландер запротестовал. Он готов нести ответственность за своего отца. Он не боится отправиться с ним в далекое путешествие. Все остается в силе, если отец сам не передумает и если он по-прежнему будет на ногах.