Лубянская преступная группировка

Литвиненко Александр Вальтерович

И вот этого агента пригласили в Управление собственной безопасности. Его вызвали в приёмную, официально, что вообще запрещается делать в условиях конспирации. И от него потребовали на меня компромат. Представь, агент способен собрать ценную информацию о терроре, а ФСБ он нужен только для того, чтобы опорочить меня.

Агент ответил: «Никакого компромата я не знаю. Я честно сотрудничал с Литвиненко, и он меня не втягивал в преступления».

Агент часто пытается «подтянуть» опера. Однажды он мне предложил поучаствовать в одном деле, когда мы только начинали сотрудничать. Я сразу поставил его на место и сказал: «Если ты надеешься за счёт органов зарабатывать деньги, то ошибаешься. Этого не будет.

Мне придётся тебя исключить из агентурного аппарата. Если ты считаешь, что я буду прикрывать твои делишки — тоже ошибаешься. И этого не будет».

Естественно, они агента проверили. Ничего не нашли на него. Тогда начали запугивать, что повесят на него уголовное преступление и посадят. Агент ответил: «Я сидел за преступления, а если мне придётся сесть за человека, которого я уважаю, то для меня это как награда. Сажайте». Ему тогда сказали: «Мы тебя не просто посадим. Мы тебя ещё расшифруем перед уголовной средой. Подскажем тем, кто сейчас сидит, что на них навёл ты».

Недавно узнаю — уже начались провокации. Зашли к нему домой мужчина и женщина, показали документы и сказали: «Мы из ГРУ. Вы работали с Литвиненко?» Он подтвердил. «Мы вам дадим задаток четыреста долларов. Надо убить одного человека. Вы бы согласились?» Александр отказался — это, говорит, не по моей части.

Перед этим его выгнали отовсюду, и он остался без денег. Сделали так, чтобы у него не было денег на жизнь, а потом стали провоцировать.

— А чего так мало предлагали за убийство?

— Это как предоплата. Ещё один агент у меня находится в бегах. Матери его просто сказали, что если он появится, его застрелят, потому что он отказался давать на меня показания. Также вызывали на допрос и запугивали всех моих друзей. У одного — он был директором магазина — магазин опечатали, стали требовать показания на меня, что я якобы крышевал, деньги от него получал. Человеку пришлось на самый верх дать взятку, чтобы снова открыть торговлю. Он сказал: «Я лучше деньги, заплачу, чем напишу на своего товарища». Другому устроили взрыв на предприятии. При этом на них выходили сотрудники ФСБ и предлагали крыши: «Литвиненко нет, теперь мы будем крышей». Вроде как бесхозное имущество осталось, надо прибрать к рукам.

Когда я ещё оставался в Москве, мой агент как-то позвонил и сказал, что ему предлагали совершить заказное убийство уголовники, с которыми он сидел раньше. Я сообщил это Ивану Кузьмичу Миронову, начальнику Оперативно-розыскного управления, где раньше служил. Говорю:

«Вот агент, который числится за нашим управлением, ходит бесхозный, никому не нужный, звонит мне, я уже сам подсудимый и не могу с агентурой работать. На него вышли какие-то люди и предложили совершить убийство двух человек. Встретьтесь с ним и примите информацию и меры».

Никто с ним так и не встретился.

Агент звонит через две недели: «Саша, сделай что-нибудь! Уже одного убили, вот-вот и второго убьют. Я тогда к ментам пойду». Опять начинаю звонить всем: «Убили уже одного». А Миронов говорит: «Слушай, Саша, мы сейчас очень заняты, нам некогда этим заниматься. Позвони попозже».

Убийствами людей заниматься некогда! Они ведь заняты другими делами…

Глава 9. Побег

У них все проплачено

— А теперь вспомни, пожалуйста, когда у тебя окончательно созрела мысль совершить побег?

— После того, как против меня возбудили третье уголовное дело. Мне вменялось, что я за три года до этого якобы подбросил бомбу в речку Волгу, чтобы сфабриковать улики против одной банды в Костроме. Барсуков возбудил третье дело в тот день, когда закрыл развалившееся второе. Но заключать меня под стражу не стал — побоялся, что суд меня

снова выпустит. Взял подписку о невыезде и, думаю, передал мою фамилию пограничникам, чтобы за рубеж не ушел.

Третье дело началось с вопроса о юрисдикции, то есть с того, где меня должны судить — в Москве или Ярославле. Прокуратура отправила моё дело в военный суд Ярославского гарнизона, потому что я ту самую бомбу будто бы подбрасывал в тех краях, однако «похитил» её со склада ФСБ в Москве. И хранил там же. И служил в столице. И дело было секретное. То есть по закону и по всем правилам меня должен был судить суд второй инстанции — Московский окружной военный. Но в Москве — пресса, сильные адвокаты, да и судьи не столь управляемые — ведь меня уже два раза оправдали. Поэтому ФСБ поставило конкретную задачу: судить меня в Ярославле. А мои адвокаты подали апелляцию в вышестоящий суд, чтобы судили в Москве.

И вот решение — вернуть дело в Ярославль. Всем всё стало понятно. Суд даже не удалился в совещательную комнату. Вердикт был готов заранее.

Председатель суда прямо на заседании сказал адвокату Марову: «Михаил Алексеевич, что мы можем сделать? Вы же знаете нашу систему».

Когда юрист такого ранга, генерал-лейтенант, говорит такую вещь, понятно, что будет не суд, а расправа. Завтра, безо всяких доказательств, мне дадут срок, а в тюрьме физически расправятся, как и обещало начальство ФСБ: «Сдохнешь в тюрьме».

Было понятно, что следствие не то что собирает доказательства моей виновности, а уничтожает доказательства моей невиновности. Мне приходилось прятать их от следствия.

Между тем следователи агрессивно фабриковали дело против меня.

Однажды мой агент Семён сообщил, что его допрашивал Барсуков и требовал на меня показаний. После допроса Семён скрылся. Тогда прокуратура арестовала его брата. Адвокат пытался встретиться с подзащитным, но его не пустили. И пока он стоял в коридоре, он слышал стоны и крики. Брата агента пытали. Через два дня его выпустили еле живого, адвокат подобрал его почта без сознания рядом с прокуратурой. Агент мне позвонил и говорит: «Помоги брату добраться до больницы, я сам не могу приехать, боюсь». Я приехал, смотрю, брат моего агента лежит на заднем сиденье в машине адвоката, весь избитый, с запёкшейся кровью. Мы вызвали «скорую». И тут мне стало страшно. Передо мной лежал тридцатилетний мужик, метр восемьдесят ростом и плакал: «Ребята, меня били восемь часов битами и требовали показаний на Литвиненко, которого я не знаю, и на моего брата. Это хуже, чем в гестапо». Он написал жалобу генеральному прокурору Устинову, которая осталась без последствий. Эта жалоба есть в моём уголовном деле.

Тогда я понял, что рано или поздно кто-то не выдержит и меня оговорит.

Тут, кстати, случился забавный эпизод. Звонит мне неожиданно секретарша Аминова (доверенного банкира Патрушева и Иванова) и спрашивает, когда у меня день рождения. «А вам это зачем?» — «Вячеслав Маркович хочет вас поздравить. И просит вас встретиться с ним в понедельник или во вторник».

Я обалдел, ну, думаю, что это с Аминовым, чего он вдруг обо мне вспомнил. Только позже понял: в тот день проходила последняя встреча Путина с Березовским. Они долго выясняли отношения. И вся эта камарилья бегала, не зная, чем встреча закончится. Вдруг помирятся, станут братьями, а команда к этому не готова. Березовского-то они в это время мочили, Литвиненко по их милости на нарах посидел. А теперь что? Вот Аминов и звонил. Наводил мосты на всякий случай. Я-то после выхода из тюрьмы с Березовским часто стал общаться, а они к нему подойти боялись на пушечный выстрел. Но в тот день было неизвестно, кем выйдет Березовский из Кремля — другом или врагом. Я встретился с Аминовым, когда ещё никто не знал о результатах этой встречи. Он сделал радостное лицо.