Лучшая фантастика XXI века (сборник)
Шрифт:
– У вас есть друзья, которые выступили в вашу защиту. Быть может, вы одумаетесь. Ради них.
Отец передернул плечами. Капитан расправил мятую листовку, разгладил ее. Перечитал.
– В этих листовках нет никакого смысла, – сказал он. – Династия Кхамсинга не рухнет из-за того, что вы напишете пару жалоб. Большинство листовок рвут прежде, чем кто-либо прочтет их. Они ничего не дают. Они бессмысленны. – Капитан почти умолял. Он поднял глаза и увидел возле двери меня. – Бросьте это. Если не ради друзей, то ради вашей семьи.
Мне бы хотелось добавить, что отец сказал нечто великолепное. Нечто возвышенное насчет борьбы с тиранией. Может, вспомнил кого-то из своих идолов, Аун Сан Су Чжи, или Сахарова, или мистера Генри Дэвида с его любовью к вежливому протесту. Но он не сказал ничего. Только сидел, положив руки на колени, и смотрел на рваную листовку. Теперь я думаю, что он был очень напуган. Прежде он никогда не испытывал недостатка в словах. А сейчас лишь повторил:
– Это будет непросто.
Капитан ждал. Когда стало ясно, что больше отцу сказать нечего, он поставил кофейную чашку и позвал своих людей. Они тоже вели себя очень вежливо. Кажется, уводя отца, капитан даже извинился перед моей матерью.
Идет третий день золотой жилы Дабл-Ди-Пи, и зеленое солнце озаряет всех нас, купает в мирном, доходном сиянии. Я работаю над своей последней статьей в наушниках-вкладышах «Фронтал лоуб», которые отсекают окружающий мир. Писать на неродном языке непросто, но моя любимая певица и соотечественница Кулаап нашептывает мне в ухо, что «любовь – это птица», и работа спорится. Кулаап поет на языке моего детства, и я чувствую себя как дома.
Кто-то хлопает меня по плечу. Я вытаскиваю наушники и оборачиваюсь. Надо мной стоит Дженис.
– Онг, мне нужно с тобой поговорить. – Она манит меня за собой.
Когда мы входим в ее кабинет, она закрывает дверь и направляется к столу.
– Садись, Онг. – Дженис берет планшет, просматривает данные. – Как у тебя дела?
– Очень хорошо, спасибо. – Я не уверен, хочет ли она услышать от меня что-то еще, но если хочет, сама об этом скажет. Американцы не любят ходить вокруг да около.
– О чем будет твоя следующая статья? – спрашивает она.
Я улыбаюсь. Мне нравится эта история, она напоминает о моем отце. А благодаря мягкому голосу Кулаап я уже провел почти все исследования. Хоустония, цветок, который прославил в своих журналах мистер Генри Дэвид Торо, цветет слишком рано, и его некому опылять. Он цветет в марте, и пчелы его не замечают. Ученые, с которыми я беседовал, винят во всем глобальное потепление, но теперь хоустония вот-вот исчезнет. Я говорил с биологами и местными натуралистами, а сейчас хочу отправиться на пруд Уолден, в паломничество за хоустонией, которую вот-вот засунут в пробирку работники федеральной лаборатории по сохранению окружающей среды, вооруженные белоснежными халатами и криминалистическими пылесосами.
Когда я заканчиваю описывать статью, Дженис смотрит на меня как на умалишенного. Знаю, она думает, что я спятил, это видно по ее лицу. А кроме того, она говорит:
– Да ты рехнулся!
Американцы – очень прямые люди. Сложно сохранять нейтральное выражение лица, когда они кричат на тебя. Иногда мне кажется, будто я адаптировался к Америке. Я живу здесь уже пять лет, с тех пор как получил стипендию и приехал из Таиланда, но в такие моменты, как сейчас, когда американцы теряют самообладание и начинают орать, я могу лишь улыбаться и стараться не съеживаться. Однажды чиновник ударил отца туфлей по лицу, но отец скрыл свой гнев. Однако Дженис – американка, и она очень рассержена.
– Я не разрешу публиковать этот мусор!
Я пытаюсь улыбнуться, потом вспоминаю, что американцы воспринимают извиняющуюся улыбку иначе, чем лаосцы. Перестаю улыбаться и пытаюсь придать своему лицу… что-то. Надеюсь, серьезность.
– Эта история очень важна, – говорю я. – Экосистема не может адаптироваться к изменению климата. Она утратила… – Я не могу вспомнить слово. – Синхронию. Ученые считают, что цветок можно спасти, но для этого требуется завезти пчел, которые живут в Турции. Они считают, эти пчелы смогут взять на себя функции местной популяции, не нанеся при этом значительного вреда экосистеме.
– Цветы и турецкие пчелы.
– Да. Это важная история. Позволить цветку умереть? Или попытаться спасти его ценой изменения экосистемы Уолденского пруда? Я думаю, вашим читателям будет очень интересно.
– Интересней этого? – Она показывает за стеклянную стену, на водоворот с пульсирующим зеленым солнцем Дабл-Ди-Пи, который забаррикадировался в мексиканском отеле и взял в заложники пару фанатов.
– Ты знаешь, сколько кликов мы получаем? – спрашивает Дженис. – Мы эксклюзивны. Марти завоевал доверие Дабла и завтра отправляется на интервью, при условии, что мексиканцы не возьмут отель штурмом. Люди возвращаются к нам каждые несколько минут, только чтобы заглянуть в блог Марти о его подготовке к интервью.
Пылающий шар не просто царит на экране – все остальное теряется в его свете. Если взглянуть на биржевые курсы, все, кто не смог укрыться под нашим корпоративным зонтом, растеряли своих подписчиков. Не видно даже истории о «Фронтал лоуб»/«Оукли». Три дня полного доминирования в водовороте принесли нам огромный доход. Сейчас Марти демонстрирует своим зрителям, что наденет бронежилет на случай, если мексиканские коммандос решат атаковать, пока он будет обсуждать с Ди-Пи природу настоящей любви. И у него заготовлено еще одно эксклюзивное интервью с матерью. Синди монтировала запись и поделилась с нами своим отвращением. Похоже, дамочка сама отвезла дочь в особняк Ди-Пи на ночную вечеринку у бассейна и оставила там одну.
– Быть может, кто-то устал от Ди-Пи и хочет увидеть что-то другое, – говорю я.
– Своей цветочной историей ты сам себя покалечишь, Онг. Даже кулинарное путешествие Прадипа по Ладаку собирает больше просмотров, чем то, что пишешь ты.
Кажется, она хочет добавить что-то еще, но умолкает. Словно подбирает слова. Это странно. Обычно Дженис говорит раньше, чем думает.
– Ты мне нравишься, Онг, – говорит она. Я растягиваю губы в улыбке, но она продолжает: – Я наняла тебя, потому что у меня было на твой счет хорошее предчувствие. И я с радостью уладила визовые формальности, чтобы ты остался в стране. Ты хороший человек. Ты хорошо пишешь. Но средний показатель по твоей новостной ленте – меньше тысячи пингов. – Дженис смотрит на свой планшет, поднимает глаза на меня. – Ты должен его повысить. Почти никто из читателей не делает тебя заглавной страницей. А те, кто подписывается на твою ленту, отправляют тебя в третью категорию.
– Шпинатное чтиво, – вставляю я.
– Что?
– Мистер Макли называет это шпинатным чтивом. Когда людям кажется, что душа нуждается в полезной пище, вроде шпината, они кликают меня. Или читают Шекспира.
Тут я краснею. Я вовсе не имел в виду, что мою работу можно сравнить с трудами великого поэта. Хочу поправиться, но я слишком смущен. Поэтому молча сижу перед Дженис, весь красный.
Она изучает меня.
– Да. Проблема именно в этом. Послушай, я ценю твою работу. Очевидно, ты очень умный. – Ее глаза вновь пробегают по планшету. – Та заметка про бабочку действительно была весьма интересной.