Лучшая фантастика XXI века (сборник)
Шрифт:
В середине водоворота сияет, разгорается зеленое солнце Дабл-Ди-Пи. Ди-Пи чем-то занят. Может, он сдается, может, убивает заложников, может, его фанаты выстроились в живой щит, чтобы спасти любимца. Читательские интересы смещаются, и моя история затухает.
Я еще немного наблюдаю за водоворотом, потом иду к своему столу и набираю телефонный номер. Мне отвечает взъерошенный мужчина, потирающий опухшее со сна лицо. Я прошу прощения за поздний час и осыпаю его вопросами, записывая интервью.
У него выпученные глаза, и он выглядит нелепо. Он прожил свою жизнь, как Торо, размышляя о лесном монахе и следуя его осторожными тропами сквозь остатки леса, среди берез, и кленов, и хоустоний. Он дурак, но он искренен.
– Не могу найти ни одной, – говорит он мне. – Торо в это время года видел тысячи, их было так много, что ему и искать-то не приходилось. Я так рад, что вы позвонили, – говорит он. – Я высылал пресс-релизы, но… – Он пожимает плечами. – Я рад, что вы об этом напишете. Иначе это дело так и останется предметом обсуждений для нас, любителей.
Я улыбаюсь и киваю, отмечая искренность этого странного, дикого создания, которое никого не интересует. Его лицо не годится для видео, его слова – не для печати. Он не облекает свои наблюдения в цитаты. Его речь – биологический жаргон естествоиспытателя. Со временем я бы смог найти другого, посимпатичнее, с хорошо подвешенным языком, но все, что у меня есть, – это один лохматый человек, взъерошенный и глуповатый, одуревший от страсти к цветку, которого больше нет.
Я работаю всю ночь, шлифую статью. К восьми утра, когда в дверь вливаются мои коллеги, она почти закончена. Не успеваю я сообщить об этом Дженис, как она сама приходит ко мне. Ощупывает мою одежду, ухмыляется.
– Хороший костюм. – Она берет стул и садится рядом. – Мы все видели тебя с Кулаап. Твой рейтинг взлетел. – Она кивает на экран. – Описываешь случившееся?
– Нет. Это была личная беседа.
– Но все хотят знать, почему ты вышел из машины. Мне звонили из «Файнэншл таймс», предлагали разделить рейтинг за скандал, если ты согласишься дать интервью. Тебе даже не придется ничего писать.
Заманчивое предложение. Легкий рейтинг. Много кликов. Бонусы с продаж. Но я качаю головой.
– То, что мы обсуждали, никому не интересно.
Дженис таращится на меня, словно я спятил.
– Ты не в том положении, чтобы торговаться, Онг. Между вами что-то произошло. И люди хотят об этом знать. А тебе нужны клики. Просто расскажи, что случилось на вашем свидании.
– Это было не свидание. Это было интервью.
– Тогда опубликуй гребаное интервью и поправь свой рейтинг!
– Нет. Пусть этим занимается Кулаап, если захочет. У меня есть другой материал.
Я показываю Дженис мой экран. Она наклоняется. Читает, ее рот вытягивается в тонкую линию. В кои-то веки ее гнев холоден. Нет взрыва шума и ярости, которого я жду.
– Хоустония. – Она смотрит на меня. – Тебе нужны просмотры – а ты пишешь про цветок и пруд Уолдена.
– Я бы хотел опубликовать эту статью.
– Нет! Ни за что, твою мать! С ней будет то же самое, что с твоей статьей про бабочку, и про дорожные контракты, и про бюджет конгресса. Ты не заработаешь ни клика. Это бессмысленно. Никто не станет ее читать.
– Это новости.
– Марти рисковал ради тебя жизнью… – Она сжимает губы, обуздывает свой гнев. – Ладно. Дело твое, Онг. Если хочешь разрушить свою жизнь ради Торо и цветов – милости прошу. Мы не в состоянии помочь тебе, если ты сам не желаешь себе помогать. Вывод: или ты получишь пятьдесят тысяч читателей, или я отправлю тебя обратно в третий мир.
Мы смотрим друг на друга. Два игрока, оценивающие противника. Решающие, кто уверен, а кто блефует.
Я нажимаю кнопку «опубликовать».
Статья отправляется в сеть, возникает в новостных лентах. Минуту спустя в водовороте вспыхивает крошечное новое солнце.
Мы с Дженис следим за мерцающей на экране зеленой искрой. Читатели замечают статью. Начинают пинговать ее и делиться ею, начинают просматривать страницу. Статья немного подрастает.
Мой отец поставил на Торо. Я – сын своего отца.
Нил Эшер
Нил Эшер – английский писатель-фантаст, чьи произведения начали появляться на страницах журналов и в списках издательств в начале столетия. Часто связываемый с довольно неопределенным направлением «новая космическая опера», автор отличается богатым поэтическим воображением и склонностью к изображению правдоподобных инопланетян. В последние годы Эшер создал в своих рассказах несколько весьма впечатляющих монстров.
Эту его склонность хорошо демонстрирует «Струд», рассказ о том, как сверхразумные инопланетяне революционизировали человеческое общество – в некотором смысле. Мы узнаем о том, как поразительно один вид инопланетян способен использовать другой. [10]
10
Струд
Струд, похожий на греческую арфу высотой четыре и шириной три метра, – его тело с гибкой перегородкой в центре рябило на невидимом ветру, – мерцая, двигался по парку, протягивая ко мне щупальца с лоснящимися, разбухшими стрекательными стручками. Голос его походил на вопль безумного привидения в пустом доме; вначале он бормотал, потом утробно взревывал, изрыгая бессмысленные звуки. Я почти не раздумывая бросился к ближайшему патуну, преследуемый чудовищем по пятам. Кюриольная матрица патуна отреагировала перламутровой вспышкой, поместив нас обоих в сдерживающие клетки. Меня обожгло – сквозь дыры в рубашке виднелась покрасневшая кожа, но не знаю, кто был виноват в этом, струд или патун. Струд, чью кюриольную матрицу отключил патун, лежал поблизости, точно груда окровавленных морских водорослей. Я осмотрел свой ящик размером десять на десять футов, с полом, усеянным камнями, костями и кусками панциря. Мне всерьез захотелось заплакать.
– Люблю! Съем тебя! – вопил струд. – Съем тебя! Боль!
Возможно, опять возникла проблема с переводчиком. По сравнению с джилстом, прикрепленным у основания моего черепа и с мучительной точностью прорастившим свои иглы в мой мозг, последний «Пентиум синаптик» напоминал абак, в котором недостает большей части костяшек. К несчастью, мы, люди, таковы, что джилст гораздо умнее своего хозяина. Мой джилст, предполагая, что я знаю все слова, загрузил себе английский в полном объеме и, переводя, скажем, речь патуна, выдавал нечто надерганное из всевозможных непонятных словарей – мешанину научных, философских, социологических и политических терминов. Из всех. И что же этот страдающий расстройством пищеварения тритон с пятью рубиновыми глазами и подвешенным снаружи кишечным трактом сказал мне, когда я подбежал к нему?