Лучшая фантастика XXI века (сборник)

Уильямс Лиз

– Скажи, что за негодяи это сделали?

Она шепчет:

– Я их не знаю. Я лишь на секунду вышла из дома. Моя семья… не говорите им, господин учитель! Когда я умру, просто скажите… скажите, что я умерла в безопасном месте…

– Дочка, как зовут твоего мужа?

У нее огромные глаза. Она смотрит на него, не понимая, словно из другого мира.

Он не знает, мусульманка она или индуска. Если у нее на лбу и была алая точка, ее давным-давно смыл дождь.

Его мать стоит на пороге гостиной. Внезапно она громко кричит и бросается к умирающей женщине.

– Айша! Айша, жизнь моя!

Слезы струятся по лицу Абдула Карима. Он пытается оторвать мать от женщины. Пытается сказать: это не Айша, а другая жертва, чье тело мужчины превратили в свое поле битвы. В конце концов ему приходится взять мать на руки – она такая хрупкая, что он боится ее сломать, – и он уносит ее в постель, где она съеживается, всхлипывая и зовя Айшу.

Абдул Карим возвращается в гостиную, и взгляд молодой женщины обращается к нему. Она говорит едва слышным голосом, почти шепчет:

– Господин учитель, перережьте мне запястья… заклинаю вас, именем Всевышнего! Возьмите меня в безопасное место… Позвольте мне умереть…

Потом ее глаза вновь тускнеют, тело обмякает.

Для Абдула Карима время останавливается.

Затем он чувствует нечто знакомое и медленно поворачивается. Фаришта ждет.

Абдул Карим берет женщину на руки, неловко укутывает полуголое тело окровавленным диванным покрывалом. В воздухе открывается дверь. Спотыкаясь, преодолевая боль в коленях, он входит в дверь.

Через три вселенные находит подходящее место.

Здесь спокойно. Скала возвышается над бескрайним бирюзовым морем песка. Голубой песок лижет скалу с убаюкивающим шепотом. В чистом воздухе под высоким куполом неба перекликаются крылатые создания, порхающие среди бесконечных лучей света. Здесь так ярко, что Абдул Карим прищуривается.

Он закрывает ее глаза и хоронит ее глубоко у подножия скалы, в текучем голубом песке. Потом стоит, тяжело дыша, с израненными руками, и думает: нужно что-то сказать. Но что? Он даже не знает, мусульманка она или индуска. Как она назвала Бога? Аллах, или Ишвара, или как-то еще?

Он не помнит.

В конце концов он читает Аль-Фатиху и, немного запинаясь, перечисляет то немногое, что помнит из индусских заповедей. Заканчивает словами: Isha Vasyam Idam Sarvam.

Слезы бегут по его щекам, падают в голубой песок и бесследно исчезают.

Фаришта ждет.

– Почему ты ничего не сделала! – набрасывается Абдул Карим на тень. Падает на колени в голубой песок и плачет. – Если ты действительно фаришта, почему ты не спасла мою сестру?

Теперь он понимает, что был глупцом: эта тень – не ангел, а он, Абдул Карим, – не Пророк.

Он плачет по Айше, по этой безымянной молодой женщине, по телу, которое видел в канаве, по своему утраченному другу Гангадхару.

Тень наклоняется к нему. Абдул Карим встает, в последний раз оглядывается и проходит в дверь.

Дверь ведет в гостиную. Первое, что он видит: его мать мертва. Она мирно лежит в постели, ее волосы струятся по подушке.

Ее лицо так спокойно, что она кажется спящей.

Он долго стоит рядом, не в силах плакать. Берет телефон – сигнала по-прежнему нет. Затем Абдул Карим тщательно вычищает гостиную, моет пол, снимает с дивана постельные принадлежности. Позже, когда дождь прекратится, он сожжет их во дворе. Кто заметит еще один костер в пылающем городе?

Закончив с уборкой, он ложится рядом с телом матери, словно маленький мальчик, и засыпает.

Брат мой, покинув меня, ты забралс собой книгу,В которой записана история жизни моей…Фаиз Ахмед Фаиз, пакистанский поэт (1911–1984)

Выглянуло солнце. В городе установился хрупкий мир. Похороны матери завершились. Родственники приехали и уехали; младший сын тоже приехал, но не стал задерживаться. Старший сын прислал из Америки открытку с соболезнованиями.

Дом Гангадхара – по-прежнему пустые, обугленные руины. Выбираясь на улицу, Абдул Карим расспрашивает о местонахождении своего друга. Согласно последним слухам, Гангадхар был дома один, когда явилась толпа, и соседи-мусульмане укрывали его, пока он не смог отправиться к жене и детям в дом родителей жены. Но прошло столько времени, что Абдул Карим уже не верит в это. Он также слышал, что Гангадхара выволокли на улицу и изрубили в куски, а тело сожгли. Город успокоился – пришлось вызвать армию, – но слухи так и бурлят. Пропали сотни людей. Отряды борцов за гражданские права прочесывают город, расспрашивают людей, разоблачают, в резких, злых заявлениях для прессы, халатность правительства штата, пособничество полиции в некоторых зверствах. Приходили они и к Абдулу Кариму, очень опрятные, очень молодые люди, пылающие идеализмом, пусть и неуместным, но приятным. Абдул Карим ничего не сказал о молодой женщине, которая умерла у него на руках, но он каждый день молится за ее семью.

Он долго игнорировал тень за своим плечом. Но теперь понимает, что ощущение предательства пройдет. В конце концов, кто виноват в том, что он приписывал ангельские черты созданиям, которых когда-то называл фариштами? Да и по силам ли даже ангелам спасти людей от самих себя?

Эти создания следят за нами с детским любопытством, думает Абдул Карим, но не понимают нас. Точно так же, как их миры недоступны мне, наш мир недоступен им. Они – не слуги Аллаха.

Место, где отпочковываются вселенные – сердце метакосмоса, – теперь кажется ему далеким, похожим на сон. Он стыдится своего былого невежества. Как мог он одним взглядом постичь творение Аллаха? Ни один ограниченный разум не в состоянии за одну жалкую жизнь по-настоящему понять безграничность, великолепие Его замысла. Мы можем лишь увидеть кусочек правды здесь, кусочек там и вознести Ему хвалу.

Но в душе Абдула Карима столько боли, что он не может даже думать о том, чтобы записать хоть один слог из нового языка бесконечности. Во снах его преследуют ужасы, с которыми он столкнулся, образы матери и молодой женщины, которая умерла у него на руках. Он не может даже молиться. Кажется, Аллах все-таки его покинул.

Рутина повседневной жизни – проснуться, выполнить омовение, поставить на газовую плиту маленький чайник, чтобы вскипятить воду на одну чашку чая, выпить этот чай в одиночестве – невыносимая мысль! Продолжать жить, когда столько людей умерло, – продолжать жить без матери, без детей, без Гангадхара. Все кажется странно далеким: его собственное стареющее лицо в зеркале, ветхий дом, даже дерево личи во дворе. С детства знакомые улицы хранят воспоминания, которые больше не принадлежат ему. Снаружи скорбят соседи; старый господин Амин Кхан оплакивает внука; больше нет ни Рамдаса, ни Имрана. Ветер по-прежнему несет гарь пожарищ. Абдул Карим повсюду находит кучки пепла – в трещинах цемента во дворе, среди корней деревьев на улице. Он дышит мертвыми. Как вновь обрести свое сердце, как жить в мире, изувеченном болью? В этом мире нет места таким, как он. Нет места пахнущим хной рукам, которые укачивают ребенка; нет места старым женским пальцам, которые ухаживают за садом. И совсем нет места строгой красоте математики.