Лучшая зарубежная научная фантастика: Император Марса

Дозуа Гарднер

За окном мелькали светло- и темно-зеленые кроны, коричневые, если деревья умирали. Хвойные страдали от жары, вредителей и различных заболеваний. Пройдет время, и в лесу останутся только лиственные деревья. Иногда в просвете поблескивала голубая полоска – пруд или озеро, окруженное деревьями. Несколько раз поезд переезжал через реку.

Около полудня мы достигли территории, где в древности располагалось озеро Агассис. Теперь местность называлась долиной Красной реки. Лес кончился, мы пересекали удивительно плоскую равнину, отведенную под сельскохозяйственные угодья. Поля разделяли ряды деревьев, служившие защитной полосой, поскольку с запада дули сильные ветры. Выращивали в основном картофель и сахарную свеклу. Фермерам приходилось постоянно

вводить новые сорта, по мере того как климат становился все жарче. «Мы словно Красная королева из „Алисы“, – говаривал отец. – Бежим и бежим, лишь бы оставаться на том же месте».

Поезд сделал остановку в Фарго-Морхед, затем повернул на север и двинулся вдоль Красной реки в сторону Гранд-Форкс. Там он вновь сменил направление и помчался на запад по степям Северной Дакоты. Я зашла в вагон-ресторан пообедать. Мы пересекали район ветровых электростанций. Ряды гигантских ветряных мельниц простирались во все стороны до самого горизонта. Их перемежали поля подсолнухов. Отец рассказывал, что давным-давно здесь встречались озерца и болотца, на которых водились дикие птицы. Большинство водоемов высохло, а пернатые улетели. Однако поезд несся с такой скоростью, что мне все равно бы не удалось разглядеть птиц, разве что понаблюдать за ястребами, парившими в пыльном голубом небе так высоко, что и опознать-то их сложно.

Я сошла в Майноте и остановилась на ночь у троюродной сестры матери – Тельмы Хорн. Утром Тельма посадила меня на поезд местного сообщения, идущий на юг вдоль Миссури. К локомотиву цепляли цистерны, товарные вагоны и всего один пассажирский вагон. Рельсы находились в более плачевном состоянии, чем пути для реактивного поезда. Вагоны медленно тащились вперед, трясясь по разбитой колее, часто останавливались. Ближе к полудню мы прибыли в резервацию Стендинг-Рок. На склонах холмов паслись бизоны – как объяснял отец, в условиях низкотравных прерий не было смысла разводить другой скот, – а в небе парили ястребы. Если повезет, я увижу вилорогую антилопу или стаю диких индюков.

Около двенадцати часов дня я оказалась в Форт-Иейтсе. Бабушка ждала меня на станции: она стояла, расправив плечи, вытянувшись, – высокая, стройная, волосы собраны в пучок. Ее длинный нос напоминая мне Неистового Коня, каким он изображен на Мемориале [21] . Дома в Миннеаполисе я забываю, что во мне течет кровь лакота. Но здесь, глядя на бабушку, вспоминаю.

Бабушка обняла меня, и мы отправились к ней, в старый деревянный домик, такой же осанистый, изящный и скромный, как его хозяйка. Моя спальня находилась на втором этаже. Окна выходили на некогда пустую площадку, которую бабушка превратила в сад. Она разводила местные сорта, которые буйно разрастались в засушливом жарком климате на западе Дакоты. Среди диких трав распускались цветы прерий. Для местной разновидности воробьев висела кормушка, а на изгороди, вытягиваясь во весь рост и выпячивая на всеобщее обозрение ярко-желтые грудки, щебетали луговые трупиалы, да как щебетали – громко, заливисто!

21

Мемориал Неистового Коня – памятник, высеченный в скале и увековечивший вождя племени отдала, который боролся с федеральным правительством Штатов за права американских индейцев и выступал против выселения коренных американцев с их территорий.

Не было ничего прекраснее тех моментов, когда мы с бабушкой завтракали на кухне, а в распахнутые окна врывалась утренняя прохлада. Или когда я играла с темнокожими черноволосыми детьми из Форт-Йейтса. Я была еще темнее их, с кудряшками на голове, поскольку мой папа приехал из Кот-д’Ивуара. Тем не менее ребята приходились мне родственниками, и обычно мы ладили.

Днем становилось слишком жарко, чтобы играть на улице, – тогда я общалась с бабушкой на кухне, пока мы готовили ужин,

или в гостиной, где над нашими головами вращался потолочный вентилятор. В ходе этих бесед я и узнала историю мамонтов.

Если верить бабушке, все неприятности начались с появлением Льюиса и Кларка.

«До нас дошли слухи о том, что происходило на востоке, о вояжерах, разъезжающих по стране. Эти французы расплодились повсюду как мыши – вот почему у многих оджибва и дакота, даже у индейцев племени лакота встречаются имена вроде Буавер, Трудель. Белькур и Зефир. Однако французов интересовали исключительно бобры, а не наши бизоны и мамонты. Мы пообещали им безопасный проход к Скалистым горам, если они будут вести себя как подобает. В основном они правил не нарушали, ну а мы по большей части держали свое слово.

Не стоит забывать, что французы и шотландцы были людьми деловыми, с которыми можно договориться. Другое дело – англичане и американцы: эти были исследователями, учеными, фермерами, прибывшими в поисках новых земель. Их вели мечты – жажда открытий, стремление исследовать, завоевывать, создавать хозяйства на месте низкотравных прерий, где из-за нехватки воды не растут деревья. С такими людьми не найти общего языка».

Бабушка получила докторскую степень по молекулярной биологии в Массачусетском университете. Она разбиралась в науке и уважала ее, а рассуждая про англичан, просто шутила.

Я передаю эту историю, как поведала мне бабушка, когда я навещала ее на каникулах в Форт-Йейтсе в Северной Дакоте. Мы сидели в гостиной ее домика в резервации Стендинг-Рок. Бабушка рассказывала фрагмент за фрагментом, в течение многих дней и недель, даже не одно лето. Многие части истории я слышала по нескольку раз. Однако я изложу события по порядку, а по ходу буду отмечать те моменты, когда бабушка острила. В этой истории много шуток. Бабушка говаривала: «Индейцы выжили только благодаря терпению и хорошему чувству юмора. Великий Дух хорошенько пошутил над нами, когда направил сюда европейцев!»

Как бы то ни было, все беды начались одним прекрасным утром 1805 года, когда англичанин Мериуэзер Льюис впервые увидел мамонта. Он стал первым белым человеком, которому удалось наблюдать этого зверя, ведь в Англии они давно вымерли. Животное, с которым столкнулся Льюис, оказалось самцом примерно шестидесяти лет. Сам исследователь так и не дожил до столь почтенного возраста. Мамонт стоял на берегу Миссури и пил воду, его великолепные изогнутые бивни в десять футов длиной блестели в первых лучах солнца. Льюис знал, что за зверь перед ним. Его сосед, президент Томас Джефферсон, советовал смотреть по сторонам, ведь по пути им могут попасться мамонты, которых люди восточного полушария видели только в музеях.

Самец, которым любовался Льюис, не принадлежал виду Mammuthus columbi [22] , останки которых нашли на востоке. Это оказался потомок данного вида, а именно Mammuthus missouri [23] . Взрослая особь колумбийского мамонта мужского пола достигала тринадцати футов в высоту и весила десять тонн. Самец, что попивал воду из Миссури, оказался всего десять футов ростом, а весил тонн пять или шесть.

Правда ли, что длина его бивней равнялась его росту? Что ж, если верить Льюису и другим ученым, исследовавшим Mammuthus missouri, так оно и было. Бабушка считала, что это классический пример полового отбора.

22

Mammuthus columbi – мамонт Колумба, или колумбийский мамонт (лат.).

23

Mammuthus missouri – миссурийский мамонт (лат.).