Лучшая зарубежная научная фантастика: После Апокалипсиса
Шрифт:
Но мы двигались дальше от Эллады, на юг. Я спросил об этом Сэм:
– Если ты все время мерзнешь, зачем нам ехать до края полярной шапки? Может, лучше разрабатывать Буш дю Маринерис или что-то еще поближе к экватору, где тебе было бы чуть-чуть теплее?
– Кэп, какая температура в кабине?
– Двадцать два градуса. – ответил я. – Тебе холодно?
– Да, холодно, в том-то и дело, – сказала она. Я потянулся, чтобы настроить термодатчик, но она меня остановила: – Это комнатная температура, малыш, такая же, как и в моем скафандре, а еще в перчатках и носках и вообще везде. Холод не снаружи, и неважно, будет ли кругом температура теплого дня на Земле или СО2
Набежало около десяти тысяч километров, но в основном поездка была приятной, требовалось только следить, чтобы шлюп оставался в колее, пока мы миновали огромные вулканы, потрясающий вид на Маринер со стомильного моста, а затем все эти горные хребты и пики дальше к югу.
Я был за рулем, а Сэм в основном спала. Частенько я клал руку на ее шею или лоб, пока она клевала носом на своем кресле. Временами ее трясло; я задавался вопросом, а не было ли это затянувшимся гриппом. Я заставлял ее надевать маску и получать дополнительный кислород, на некоторое время становилось лучше, но каждые несколько недель мне приходилось снова повышать уровень кислорода в ее смеси.
Весь путь я практиковался произносить «Прометей Лингула», особенно после того, как мы обогнули Элладу, ведь Сэм с каждой неделей выглядела все хуже, и я переживал, получится ли у меня подать сигнал бедствия, если понадобится помощь.
Сэм считала, что Прометей Лингула слишком далека для большинства людей, те скорее выбрали бы стены кратера Эллады или Аргира, отыскивая более стоящие вещицы, выброшенные из глубин во время извержений, а настоящие игроки, конечно же, хотели работать с Элладой: один большой бриллиант оттуда стоил пятилетнего заработка.
Сэм уже знала стоимость мой учебы – пятнадцать марсий – и верила, что сделала отличную ставку, на которую не рискнул никто другой. По ее задумке, в мелкой долине вроде Прометей Лингула в Антарктическом нагорье может оказаться больше минералов, принесенных ледниками, или даже несколько открытых жил, как у по-настоящему старых гор на Земле.
А по поводу того, что же пошло не так, ну, ничего, кроме нашей удачи; теперь в тех краях у меня три большие жилы. Нет, боттерогатор, мне не хочется рассказывать тебе про свои чертовы приобретения. Тебе разрешено самому посмотреть на них. Не понимаю, как владение барахлом может вдохновлять. Я хочу говорить о Сэм.
В то первое южное лето мы не нашли ни жил, ни чего-то еще. А тем временем здоровье Сэм ухудшалось.
Когда мы добрались до Прометей Лингула, я и готовил чаще, и занимался почти всем техническим обслуживанием. После первых недель на мне были все наружные работы: ее костюм, казалось, не согревал и при ста процентах кислорода. Даже в кабине она носила перчатки и вторые носки. И двигалась мало, но ее ум оставался как никогда ясен, с ее схемами поиска и с моими вылазками у нас все по-прежнему могло быть хорошо.
Разве что требовалась еще удача, как в Борее, а ее просто не оказалось.
Слушай сюда, боттерогатор. ты не сможешь заставить меня сказать, что удача не имела значения. Удача всегда до хрена много значит. Продолжай свои придирки, и увидишь, вдохновлю ли я хоть каких-нибудь новых марсиан.
Иногда по целому дню нам не попадались камни, которые стоило бы закинуть в кузов, или я покрывал сотню километров среди обычного базальта и гранита. Сэм думала, что из-за слабой концентрации пишет плохие схемы поиска, но она ошибалась: это было обычное невезение.
Пришла осень, а с ней пылевые бури, и солнце каждый день жалось ближе к горизонту, и все вокруг сделалось
– Может, мы сумели бы кого-нибудь еще задурить, как его.
– Может, я и сумела бы, малыш, – сказала Сэм. – Ты уже намного лучше понимаешь в бизнесе, но все еще никакой продажник, Кэп. Еды нам хватит на четыре месяца, у нас пока открытый кредит, поскольку мы в поиске и не сообщали вес своего груза. Многие шлюпы задерживаются подольше – некоторые даже зимуют, – и никто не скажет, отстали они, как мы, или нашли богатую жилу и разрабатывают ее. Так что мы можем вернуться на север, пока доберемся, потратим припасов на два месяца, там купим с груза еще где-то на месяц, возьмем только краткосрочный кредит и еще через месяц попытаем удачу. Или можем остаться здесь, пока у нас будет хватать еды, чтобы домчать до Эллады, задержимся на четыре месяца и получим в четыре раза больше шансов. Даже если не сработает, «Бегуна» мы все равно потеряем.
– Станет темно и холодно, – заметил я. – Очень темно и холодно. А ты постоянно устаешь и мерзнешь.
– Темно и холодно снаружи кабины, – сказала она, упрямство на ее лице означало, что спорить бесполезно. – Как знать, а если темнота заставит меня больше есть? Бесконечный свет, наверное, и расшатал мой организм. В следующий раз мы попробуем в Буш-де-Маринера, и, возможно, замечательные размеренные экваториальные дни заставят снова работать мои внутренние часы. Но прямо сейчас давай останемся тут. Конечно, будет темнее, и бури – это скверно…
– Скверно, если нас занесет, разобьет о скалу или даже перевернет, если ветер окажется под корпусом, – заметил я. – Скверно, если и нас, и датчики станет видно только в свете фар. Есть причины того, что разведка – летняя работа.
Она молчала очень долго, и мне показалось: случилось чудо, и я победил в споре.
Затем она произнесла:
– Кэп, мне нравится тут, в «Бегуне». Это дом. Это наше. Знаю, я больна и могу только спать, но мне не хочется ехать в какую-то больницу и видеть тебя только в свободные от рабочих смен дни. «Бегун» наш. и я хочу жить в нем и пытаться его сохранить.
Так что я согласился.
На какое-то время стало лучше. В первые осенние бури шел мокрый снег, а не СО2. Я следил за сводками погоды, и мы при каждом шторме задраивались. поднимали экраны и запечатывали гусеницы от мелкой пыли. В те короткие недели между бесконечной ночью и полуночным солнцем, которое поднималось и садилось над Прометей Лингула, тонкий покров снега и мороз взаправду сделали темные камни более заметными на поверхности, и находить их стало проще.
Сэм постоянно мерзла, иногда она плакала просто от желания согреться. Она ела, пока я стоял над ней и заставлял, но без аппетита. К тому же я догадывался, о чем она думала: еда – это момент уязвимый. Термоядерный блок давал энергию движку, приспособлениям добычи и очистки воды, приборам нагнетания и переработки марсианского воздуха в пригодный для человеческого дыхания. Но пищу мы выращивать не могли, а в отличие от запасных деталей и медицинской помощи нуждались в ней каждый день, так что она первой бы и закончилась (если не считать везения, которого у нас уже не было). Поскольку Сэм все равно не хотелось есть, то она решила, что есть и не будет, и тогда мы задержимся подольше и дадим удаче больше шансов повернуться к нам лицом.