Лучше умереть!
Шрифт:
— Может быть, вы сможете рассказать что-нибудь об одном человеке, ныне покойном. В Швейцарии, на том заводе, где вы работали, не были ли вы случайно знакомы с неким весьма искусным механиком по имени Жак Гаро?
Говоря это, Этьен Кастель посмотрел миллионеру прямо в глаза. Тот не отвел взгляд. И ни один мускул у него на лице даже не дрогнул.
— Жак Гаро… — произнес отец Мэри совершенно спокойно. — Вроде бы мне знакомо это имя. Но не могу вспомнить, где я его слышал. Ах, да!… Точно. Это ведь тот самый старший мастер, что работал на заводе Жюля Лабру в Альфорвилле и погиб из-за своей преданности хозяину, когда того убили, а завод подожгли? Вы же сами мне эту историю рассказывали…
— И в самом деле. Но вы были с ним знакомы?
— Никогда.
— Вы уверены в этом?
— Абсолютно.
Поль Арман словно на горячих углях сидел. Что означает допрос? С чего вдруг художник, словно следователь, расспрашивает его о Жаке Гаро?
— А после того как вы уехали из Франции, в Нью-Йорке вам не приходилось слышать о нем? — продолжал Этьен.
Поведение художника казалось лже-Арману все более подозрительным.
— Как я мог что-то слышать о Жаке Гаро в Нью-Йорке, если к тому времени он уже был мертв?
— Видите ли, есть люди, которые считают, что он жив. Они утверждают, что Жак Гаро просто ловко инсценировал свою гибель на пожаре, чтобы отвести возможные подозрения и спокойненько воспользоваться тем, что он украл у убитого им Жюля Лабру: пустить в ход сто девяносто тысяч франков и внедрить чужое изобретение.
Жак Гаро улыбнулся.
— Это всего лишь легенда, причем совершенно фантастическая! Жюля Лабру убил не он; суд признал виновной в преступлении некую особу и приговорил ее к пожизненному заключению.
— Но эта женщина утверждала, что она невиновна. И говорила, что у нее было доказательство вины старшего мастера. Письмо, написанное Жаком Гаро.
— Если бы это письмо и в самом деле существовало, она бы предъявила его суду. Все это басни!
— Уверяю вас, это правда.
— Что позволяет вам такое утверждать, милейший?
— Само письмо. Оно отыскалось…
Тут уж Жак Гаро, несмотря на все свое хладнокровие, поневоле вздрогнул.
— Похоже, вам это небезразлично… — заметил Этьен.
— Да нет, уверяю вас; просто история получается весьма занимательная. То, что вы сейчас сказали, так необычно! Письмо, найденное вдруг двадцать с лишним лет спустя, — согласитесь, что это интересно! И где же оно было? В каком-нибудь старом шкафу?
— В животе картонной лошадки…
Лже-Арман страшно побледнел и закусил губу. Он явно испугался. Этьен Кастель продолжал:
— Картонная лошадка принадлежала сыну Жанны Фортье, маленькому Жоржу, а подарил ее ему сам Жак Гаро.
— Ну прямо как в романе!… Звучит настолько неправдоподобно, что позвольте усомниться.
— Вот письмо… — произнес Этьен, доставая его из кармана. — Хотите, прочитаю?
Жак Гаро вдруг вскочил.
— Но мне-то какое до всего этого дело, господин Кастель? — хрипло спросил он.
— Сейчас узнаете, — ответил художник, положив на стол лист гербовой бумаги.
Миллионер уставился на него с изумлением — отнюдь уже не наигранным.
— Что это? — спросил он.
— Сами видите: гербовая бумага.
— Вижу, конечно, но что-то ничего не понимаю.
— Скоро поймете. Прежде всего нам следует решить денежный вопрос.
— Денежный вопрос?
— Да. Если вложить в предприятие сто девяносто тысяч франков и не получать с них прибыли в течение двадцати одного года, то какая сумма набежит?
Лже-Арман молчал.
— Капитал утроится, и даже более того… — заметил Рауль Дюшмэн.
— Цифру лучше округлить, чтобы не мучиться с подсчетами. Сударь, — продолжил Этьен, обращаясь к Полю Арману, — я пришел попросить вас передать мне в пользу Люсьена Лабру сумму в пятьсот тысяч франков, являющую собой вложенный в ваше предприятие капитал, прибыль от него и прибыль от прибыли, ибо сто девяносто тысяч франков, о которых идет речь, были украдены вами у его отца в 1861 году.
— Меня зовут Поль Арман, — вскричал несчастный злодей, обезумев от ужаса. — Вы изволите оскорблять меня!
— Вас зовут Жак Гаро, и вы подлец, — сказал художник.
— Чудовищная ложь, гнусная клевета!
— Вот свидетельство о смерти Поля Армана. Выпускник Школы искусств и ремесел в Шалоне скончался в женевской больнице. Полноте, Жак Гаро, пришло время платить по счетам. Правосудие с вами расквитается потом. А сейчас вы выложите мне пятьсот тысяч франков.
— Я оказался совсем безоружен! — запинаясь, проговорил разъяренный миллионер. — Ну что ж, значит, все кончено… и вместе со мной погибнет моя ни в чем не повинная дочь.
— Все зависит от вас, — заметил художник, — сначала расплатитесь… а потом посмотрим.
Жак Гаро, в душе которого мелькнул проблеск надежды, произнес:
— Но у меня нет здесь такой суммы…
— Увольте, сударь… Сегодня утром вы получили у своего банкира как раз пятьсот тысяч франков; эту сумму вы намерены были выплатить своему сообщнику, Овиду Соливо; вчера он был арестован. Уж поверьте… и сделайте это добровольно.
Лже-Арман открыл ящик стола и достал пять пачек.
— Здесь пятьсот тысяч франков… — сказал он.
— Хорошо, — произнес Этьен, раскладывая деньги по карманам. — А теперь возьмите ручку и напишите то, что я вам продиктую.
Бывший альфорвилльский мастер покорно приготовился писать.
Художник продиктовал:
— Я, Жак Гаро, в присутствии господина Этьена Кастеля и господина Рауля Дюшмэна признаюсь…
Жак Гаро замер, на лбу у него выступил пот.
— Вы хотите, чтобы я сознался во всем письменно… — произнес он, — но, имея на руках такое признание, вы сможете погубить мою дочь… Я не буду ничего писать.