Лучшее лето в её жизни
Шрифт:
Ворота возникли из темноты так внезапно, что бодро шагающий по тропинке Мигел чуть на них не налетел.
Совсем обычные ворота, слегка покосившиеся, выкрашенные в белое с голубым. Удивительно неуместные в ночном лесу.
Мигел прошелся вдоль них взад-вперед, но не обнаружил ни стены, ни ограды, в которую ворота могли бы быть встроены.
Мигел хотел было их обойти, но почему-то занервничал и не стал.
Мигел осторожно потрогал створку – ничего особенного, дерево и дерево, – а потом слегка толкнул ее плечом.
Тихонько скрипнув, створка распахнулась.
Затаив дыхание, Мигел заглянул
Ну разве что это все выглядело чуть менее чужим. Как будто Мигел уже когда-то здесь был.
Несколько секунд Мигел постоял на пороге, переминаясь с ноги на ногу.
Потом тяжело вздохнул и вошел в ворота.
Бело-голубая створка бесшумно закрылась за его спиной.
– Не понимаю, куда девался мальчишка, – обеспокоенно сказал Эваришту, допивая пиво. Он сидел в маленькой темной таверне, насквозь пропитавшейся запахами еды и дешевого местного вина. Рядом с ним растекся по лавке толстый хозяин таверны в грязном переднике.
Высокая сухая женщина в черном со странно-неподвижным лицом забрала у Эваришту пустую кружку.
– Еще одну? – спросила она ничего не выражающим голосом.
Эваришту покачал головой.
– Погоди, Мариазиня, не гони. А то сейчас появится мальчишка, а я пьяный. Как я его через границу поведу?
Мариазиня промолчала, тряпкой смахнула со стола несуществующие крошки и отошла.
– А может, его PIDEры [33] сцапали? – спросил хозяин. – Он вылез на дорогу, а они его – раз!
33
PIDEры – здесь: агенты PIDE, службы госбезопасности времен диктатуры Салазара.
– Не думаю. – Эваришту достал из щегольского портсигара тоненькую сигаретку и прикурил от свечки. Хозяин покосился на него с неодобрением, но ничего не сказал. – PIDEры бы уже всё здесь прочесали. Им же мало перебежчика поймать, им еще проводника подавай.
– Терпеть не могу городских, – проворчал хозяин. – Вечно от них одно беспокойство.
– Да ладно, – сказал Эваришту. – Уж тебе-то от них кроме прибыли никакого беспокойства. Вот мне… Куда же он делся, черт его возьми?!
– А может, – все тем же ничего не выражающим голосом проговорила Мариазиня откуда-то из глубины таверны, – может, он вошел в Одинокие ворота?
– Да ну… – начал было Эваришту, но Мариазиня его перебила.
– В Одинокие ворота, – почти с удовольствием повторила она и прищелкнула языком. – Говорят, они опять открылись.
– Открылись? – хрипловато переспросил Эваришту и загасил сигарету о столешницу. – Когда?
Хозяин таверны покашлял, привлекая к себе внимание.
– А это… Он тебе хоть заплатил?
Эваришту молча похлопал себя по карманам и кинул на стол толстый лоснящийся бумажник, набитый банкнотами.
– Ну и отлично, – нарочито бодрым голосом сказал хозяин таверны. – Будет на что выпить за упокой. Мариазиня! Еще пару пива!
Дом с привидениями
Дон Фредерику де Меллу да Кунья де Мендонса и Менезеш, четвертый маркиз де Валада сидит на нагретой солнцем каменной скамье у пруда с золотыми рыбками. На маркизе короткая фланелевая ночная сорочка, едва прикрывающая ему колени. Из сорочки торчат худые и узловатые старческие ноги, обутые в растоптанные пантуфли. [34] Положив голову на левый пантуфель, дремлет американский водяной спаниель Карлуш. Глядя со стороны, сложно сказать, кто из них старше: маркиз, которому давно перевалило за девяносто, или Карлуш, которому на днях исполнилось семнадцать.
34
Пантуфли (устар.) – мягкие домашние туфли без задников. Однако в португальском языке «pantufas» – мягкие теплые тапки. И еще – мягкие безразмерные носки с подошвой, их продают вместе с пижамами, и в них можно спать.
Ана сердито задергивает занавеску и начинает чистить картошку. Дуарте уехал в аэропорт встречать гостей, значит, ей опять придется в одиночку заниматься маркизом: поднимать его со скамьи, вести в дом, кормить с ложечки, мыть, – сам-то он уже давно ничего не соображает, бедняга.
Ана по-своему хорошо относится к дону Фредерику, но очень уж много на него приходится тратить сил. И гостей он пугает. Один раз зашел в спальню к молодоженам, проводившим в усадьбе медовый месяц, и уселся на кровать. Сидел, смотрел и бормотал что-то, пока его не заметила новобрачная. Как она вопила!..
А до этого выбрался ночью из дома, закрыл дверь снаружи, а ключ выкинул в пруд. Дуарте тогда пришлось выбивать дверь. Хорошо еще, гости обычно думают, что это привидение, и не требуют деньги назад.
Ана тяжело вздыхает. Как-то она сильно устает в последнее время. Готовить для гостей, убирать комнаты, заправлять постели… А ведь она уже не девочка, ей вот-вот стукнет пятьдесят восемь. Ана кидает очищенную картофелину в кастрюлю с водой, откладывает нож и идет в коридор к зеркалу. Ну что ж, лицо, конечно, могло бы быть и поуже, и без второго подбородка вполне можно было бы обойтись, зато у Аны нет ни одной морщины, а Дуарте, хоть и младше на два года и гордится своей формой, весь сморщенный, как грецкий орех.
На маленьком столике звонит телефон. Телефон очень старый, почти ровесник маркиза, но работает отменно. Ана берет трубку.
– Мы выезжаем, дона Ана, – говорит Дуарте, – будем часа через полтора. Если вам не трудно, проверьте, пожалуйста, готовы ли гостевые комнаты.
По телефону Дуарте всегда изысканно вежлив, гостям это очень нравится.
Ана кладет трубку и, загибая пальцы, повторяет, что именно ей нужно сделать: дочистить и пожарить картошку, вытащить мясной рулет из духовки и приготовить манговый мусс. В гостевых комнатах чисто и проветрено, осталось только разнести полотенца. А, да, надо увести маркиза с улицы. И не забыть запереть его в комнате.
Всю дорогу Паула злилась. Все, все шло не так, как она планировала. Вначале Филипп вместо нормального отеля заказал номер в какой-то дорогущей старинной усадьбе. Ты идиот, кричала Паула, от волнения путая французские и португальские слова, мы месяц могли бы жить на эти деньги, а ты их собираешься отдать за два дня! Филипп только отмахивался. Балда, говорил он, старинная усадьба – это классно! Там могут быть привидения!
Потом Надин заявила, что поедет с ними. Ну нет, сказала Паула, только тебя нам не хватало. Ой, можно подумать, обиделась Надин. Я же не лезу к вам в постель! И подмигнула Филиппу.