Лучшее лето в её жизни
Шрифт:
Но сейчас Соня не хочет думать о Тьягу. Сейчас Соня занята. У нее свидание с Вашку.
Лазоревые шуршики
«Хорошо, что Долорес и Кэт так быстро угомонились, – думает Соня Пиреш, сметая крошки со стола. – Можно на веранде посидеть в кои веки…»
Соня моет руки в белом эмалированном тазике, сливая себе из фаянсового кувшина с щербатым носиком, и, не обнаружив на гвоздике полотенца, вытирает руки о безукоризненно чистый льняной передник. Потом снимает передник, кидает его на спинку кресла-качалки
– Тьягу! – шепчет Соня. – Тьягу, ты спишь?
Тьягу бормочет что-то неразборчивое и пытается натянуть одеяло на голову.
– Тьягу, проснись, пожалуйста!
Не открывая глаз, Тьягу поворачивается к Соне и сонно тычется губами ей в щеку.
– Тьягу! Ну Тьягу же! – Соня уворачивается от поцелуя и раздраженно пихает Тьягу в бок. – Проснись, ну!
Все так же не открывая глаз, Тьягу садится в кровати, рукой нащупывает на тумбочке часы и зачем-то подносит их к уху.
– Что с будильником? – хрипло спрашивает он у Сони. – Сломался? Который час?
– Полтретьего. – Соня тоже садится в кровати, вынимает часы у Тьягу из руки и зачем-то сует их под подушку. – Послушай. Мне приснилось…
Тьягу со стоном валится на спину.
– Через четыре часа вставать! Соня, какого черта?!
– Ну погоди! Ну послушай! – Соня целует Тьягу в ухо. – Ну дай я расскажу, я же до утра забуду!
– Соня, спи и дай спать мне! – Тьягу с силой дергает одеяло, заворачивается в него с головой и решительно поворачивается к Соне спиной.
– Соня, ну что ты дуешься? – Тьягу в одних трусах топчется босиком на кухне и расстроенно заглядывает Соне в лицо. Соня отворачивается. – Ну Соня, ты же знаешь, что меня нельзя будить среди ночи! Я такого наговорю – сам потом жалею… Ну пожалуйста, Соня!..
– Я тоже тебе говорила: «Ну пожалуйста, Тьягу!» – непримиримо отвечает Соня.
– Ну Соня! – Тьягу надевает рубашку и начинает застегивать пуговицы. – Смотри, что я из-за тебя натворил! Оторвал пуговицу!
– И тут я виновата?! – возмущенно спрашивает Соня, намазывая тост маслом.
– Конечно, – убежденно отвечает Тьягу. – Когда ты на меня дуешься, я даже рубашку застегнуть не в состоянии. Прости меня немедленно и расскажи, что тебе приснилось, а то у меня не останется ни одной рубашки с пуговицами!
Соня хихикает и наливает Тьягу кофе.
– Мне приснилось, – говорит она, – будто я живу где-то, где лето. В большом таком доме, деревянном. С верандой и садом. И как будто у меня есть две дочери – Долорес и Кэт. Странные имена, правда? Как в кино…
Тьягу откусил полтоста и жует, поэтому ответить не может, но он энергично кивает – да, мол, ужасно странные имена.
– Мне тоже вчера приснился очень странный сон, – говорит Тьягу, с усилием проглотив свои полтоста. – Как будто Рикарду Нунеш пригласил меня на свою свадьбу. Представляешь?
– Что же тут странного, – опять начиная сердиться, спрашивает Соня.
– Ну как же! – удивляется Тьягу. – Рикарду же уже женат!
– Что
– «Лазули»? Может, «разули»? – Тьягу плюхается на диван и разворачивает газету. – Где ты взяла это слово?
– Кэт попросила…
– Какая Кэт? – удивляется Тьягу, вытряхивая из газеты на пол рекламные вкладыши.
Соня стряхивает с кисточки лишний лак и делает вид, что не слышит.
– Соня, – зовет Тьягу. – Кто такая Кэт?
Соня придирчиво разглядывает только что накрашенный ноготь.
– Соня! – Тьягу откладывает газету и встает с дивана. – Ответь мне, пожалуйста, кто такая Кэт и зачем ей эти лазули?
– Соня! Соня, проснись, Соня! – Тьягу трясет Соню – вначале осторожно, потом с силой. Соня стонет и что-то жалобно лепечет, но не просыпается. Лицо ее залито слезами. – Проснись, Соня, милая, проснись! Это был дурной сон, Соня, просто сон! Проснись, пожалуйста! Хочешь, я тебе принесу воды?
Соня всхлипывает и просыпается. Несколько мгновений смотрит на Тьягу, потом с силой обхватывает его за шею и заходится в рыданиях.
– Она просит! Она все время просит эти чертовы лазули! Не ест! Не спит! Ты бы видел, как она похудела! Я просто боюсь приходить – она ко мне ручки тянет: «Мама, лазули! Мама, лазули!», а ручки – как веточки! А не прийти не могу, Долорес одна не справляется. Она умирает, Тьягу, Кэт умирает, а я не могу ей дать эти ее лазули! Тьягу, я тебе клянусь, если бы я могла, я бы из себя сделала лазули, только бы она перестала плакать!
Тьягу хочет объяснить, что это все – только сон, что нет ни Кэт, ни Долорес, ни лазулей, но голос не слушается. Поэтому Тьягу только обнимает Соню покрепче и начинает тихонько ее баюкать.
– Это мне? – спрашивает Соня, разворачивая сверток.
– Не тебе, – качает головой Тьягу. – Это для Кэт.
– Что это? – Соня достает два синих каменных шарика – один потемнее, другой – в пятнышко.
– Это лазурит и лазулит. – Тьягу трет покрасневшие глаза. Он не спит уже три ночи – караулит Соню. Как только Соня начинает плакать во сне, Тьягу будит ее и приносит ей воды. Два дня это помогало, – попив и перевернув подушку на прохладную сторону, Соня засыпала и спокойно спала до утра, но сегодня она проплакала всю ночь, не помогла ни вода, ни подушка, ни валерьянка. – Что-то из этого наверняка и есть ее «лазули». Отдай ей, и пусть она уже оставит тебя в покое.
Соня всхлипывает и благодарно улыбается. В глубине души она откуда-то знает, что шарики – не «лазули», но ей не хочется расстраивать Тьягу.
– Тьягу! Тьяааагууууууу! – зовет Соня из ванной. – Посмотри, что у меня со спиной?
Тьягу отдергивает пластиковую занавеску и внимательно рассматривает мокрую Сонину спину.
– Хорошая спина, – авторитетно заявляет он и звучно целует Соню под лопатку. – Поцарапанная слегка. Ты бы кожу с себя не сдирала, а? Давай лучше я тебя мочалкой потру!