Лучшее лето в её жизни

Любомирская Лея Давидовна

Мария Ампару

Мария Ампару вышивала ковры. Покупала джутовые дорожки, серые и скучные, как мешки из-под сахара. Подолгу выбирала шерсть в лавочке на углу, доставала мотки с полки, прикладывала их друг к другу, отходила, прищуривала попеременно то правый, то левый глаз. Потом несколько раз возвращалась с полдороги, меняла голубой на серый, серый на оливковый, оливковый опять на голубой, пока наконец хозяйка дона Эрмелинда не говорила: хватит мелькать, Мариазиня, у меня от тебя уже в глазах мошки.

* * *

Полицейского

инспектора Витора Обадию познакомила с Марией Ампару его кузина Мафалда – маленькая женщина с сигаретой в углу рта и абсолютно мужским, гулким басом.

– Инспектор, – пророкотала она, подталкивая к инспектору нервно улыбающуюся Марию Ампару, – знакомься, инспектор, это Мария Ампару. Она вышивает ковры!

– Витор Обадия, – сказал полицейский инспектор и потрогал губами воздух в сантиметре от бледной щечки. – Полицейский инспектор.

Мария Ампару слегка покраснела.

– Очень приятно, – ответила она. – Я вышиваю ковры.

Витор Обадия открыл рот, чтобы сказать, что это ему очень приятно, но передумал и рот закрыл.

– Я бы хотела посмотреть на вашу полицию, – задумчиво пробормотала Мария Ампару, не глядя на Витора Обадию. – А вы бы хотели посмотреть на мои ковры?

– Соглашайся, инспектор, – громыхнула кузина Мафалда, прикуривая новую сигарету от уже почти докуренной. – Мария Ампару кому попало свои ковры не показывает.

* * *

В комнате у Марии Ампару стояло огромное кресло, заваленное недорасшитыми коврами.

– Простите, – сказала она извиняющимся тоном. – У меня нет кровати. Я обычно в кресле сплю, мне так удобнее.

Эту ночь Витор Обадия и Мария Ампару провели на груде джутовых дорожек. Утром у полицейского инспектора болела шея. У Марии Ампару не болело ничего, и она выглядела очень довольной, даже бледные щечки слегка порозовели.

* * *

– Я пока медленно вышиваю, – говорила Мария Ампару, и иголка в ее руках мелькала с такой скоростью, что полицейского инспектора начинало подташнивать, – но это я же пока учусь. Со временем я буду вышивать значительно быстрее.

* * *

Мария Ампару спала очень мало – часа два-три. Потом она тихонько вставала и вышивала Витору Обадии записку на квадратике из джутовой дорожки. Записки были все разные. Например, «Посмотрите, инспектор, какое солнце!» или «Инспектор, вы сегодня громко храпели, вам не стоит плотно есть на ночь».

Пока инспектор чистил зубы, Мария Ампару готовила ему с собой бутерброды. Бутерброды она тоже заворачивала в обрывки джутовой дорожки. Когда Витор Обадия в одиннадцать часов перекусывал бутербродом, кусочки джута скрипели у него на зубах.

* * *

Мария Ампару никогда не была разговорчивой, а со временем и вовсе замолчала. Она целыми днями сидела в кресле и вышивала ковры. Полицейский инспектор Витор Обадия чувствовал себя неуютно.

– Может, я тебя стесняю? – спрашивал он. – Может, ты хочешь, чтобы я ушел?

Мария Ампару качала головой. Нет, вышивала она красным по серому джуту, нет, нет, нет, не уходите, с вами так хорошо вышивается.

* * *

Однажды полицейский инспектор Витор Обадия забыл дома бутерброды, а выйти пообедать не успел. С дороги он позвонил Марии Ампару, чтобы спросить, не хочет ли она вечером пойти с ним в ресторан. Мария Ампару взяла трубку, но ничего в нее не сказала. Витор Обадия закрыл глаза и представил, как она сидит, зажав трубку между ухом и плечом, и вышивает.

– Если хочешь пойти со мной в ресторан, – сказал он, – помолчи один раз. Если не хочешь – помолчи два раза.

Мария Ампару помолчала два раза.

– Я ужасно голодный, – сказал полицейский инспектор. – У нас разве есть дома еда?

Мария Ампару помолчала один раз.

– Тогда я еду, – сказал полицейский инспектор и повесил трубку.

Когда он приехал домой, на кухонном столе лежали джутовые квадратики. На одном было вышито: «Суп „Жулиана“ с овощами». На другом: «Бифштекс в сливочном соусе с грибами и яйцом».

Мария Ампару сидела в кресле и спешно вышивала на последнем квадратике «манговый мусс».

– Я так больше не могу! – Полицейский инспектор стукнул кулаком по столу и смахнул на пол квадратик с супом «Жулиана». – Я ухожу! Насовсем!

– Ты разлил суп, – всхлипнула Мария Ампару и кинула в инспектора квадратиком с недовышитым манговым муссом.

* * *

– Вышивала и вышивала, – сказал Витор Обадия, доедая третью порцию тушеной баранины, – и вышивала, и вышивала, и вышивала, и вышивала. И вышивала.

– Заткнись, инспектор, – прорычала кузина Мафалда. Два дня назад она бросила курить и была в отвратительном настроении. – Лучше съешь что-нибудь!

* * *

Мария Ампару взяла самые большие ножницы, которые у нее были, и стала резать свои ковры на мелкие кусочки. Вначале порезала весь вышитый ужин. Потом – записки, которые вышивала для полицейского инспектора. Потом взялась за длинную джутовую дорожку – четыре на два метра. Отрезала кусочек. Всхлипнула. Отшвырнула от себя ножницы, схватила иглу, нитки и принялась вышивать ковер «Полицейский инспектор Витор Обадия уходит от меня насовсем».

Доротея

Доротея даже в жару носила блузки с длинными рукавами.

По утрам она приходила на пляж, снимала юбку и сандалии, клала на песок крошечное оранжевое полотенце и садилась на него очень прямо, вытянув длинные золотистые ноги. Время от времени Доротея поднималась с полотенца, заходила в океан по щиколотку и стояла неподвижно, а какие-то крошечные полупрозрачные рыбки щекотно пощипывали ее за пятки.

– Вам ведь, поди, жарко в рубашке, – посочувствовал полицейский инспектор Витор Обадия. Сам он был в длинных купальных трусах, синих с красной полосой на левой штанине, и ему было очень жарко.