Лучшее место на Земле
Шрифт:
– С чего ты это взял? – удивился Ит.
– Вы… вы прячете это очень тщательно и даже наедине про это не думаете. Ну, стараетесь не думать, – пояснил Ири. – Но внутри ведь это у вас есть. Я прав?
– Что у нас есть внутри? – спросил Скрипач медленно.
– То же, что и у меня. Такая же дыра. Но… вы работаете и поэтому сумели сделать так, чтобы… – Бард замялся, подыскивая слова. – Чтобы ее было меньше видно. У вас ведь тоже кто-то погиб?
– Да, – помедлив ответил Ит.
– Если учесть, что вы оба гермо… Честно, я не читал мысли, – заверил Ири. – Или жена, или муж. Так?
Скрипач кивнул.
– Муж. Только он не погиб, он просто умер. От старости.
Ири потупился.
– Значит, я угадал, – пробормотал он.
– В смысле? – не понял Ит.
– Я написал песню… вам. Только играть ее на этой гитаре. – Бард поморщился.
– Если хочется, то сыграй, – предложила Ольшанская.
– И петь я нормально почти не могу, – грустно заключил Ири.
– А ты потихоньку, – улыбнулась она.
Роберта видела – парня так и подмывает, ему, несмотря на то, что момент, кажется, не совсем подходящий, просто очень хочется спеть. Или даже не просто очень хочется, а для чего-то необходимо. Словно… Она задумалась. Словно Ири для чего-то это и в самом деле требовалось, вот только для чего?
– А ты в Сеть не попробуешь снова сунуться? – с недоверием поинтересовался Ит.
Бард засмеялся.
– На этих дровах далеко не уедешь, – сквозь смех произнес он. Кивнул в угол, где стояла гитара: обычная, дешевая, местного производства. – Даже если бы и хотел, не смог бы. Говорю же, она не строит. Играть как-то можно, а в Сеть – нельзя. Ну что? Спеть?
– Спой. – Скрипач решил, что лучше не обижать Ири отказом.
– Она совсем простая и маленькая, эта песня, – извиняющимся голосом сказал тот, когда Роберта отдала ему гитару. – И она на русском. Ничего, что на русском?
– Почему бы и нет? – Ит удивился. Он чувствовал, что Бард явно чем-то смущен. Чем?.. Уж явно не качеством инструмента.
– Ладно…
Ири тронул струны.
Мелодия и впрямь оказалась незамысловатой, простенькой, но почему-то она впивалась в душу, как рыболовный крючок в ладонь – вроде бы неглубоко и несильно, а не вытащишь…
Распахнуты двери настежь, И может, когда-нибудь станет иначе здесь. Блестящие самолеты Отправятся в свой полет туда, Где ты есть. И может, за горизонтом Будет край земли, где трава по пояс, И не надо сгорать мотыльком на свечке, Можно просто остаться самим собою, Можно просто любить И бежать навстречу… Короткий, всего на четыре такта, проигрыш. И снова… Летят облака над нами, Сгорают в огне заката, где ты. И все мы отлично знаем, Что так же уйдем когда-то в мечты. И может, за горизонтом Будет край земли, где трава по пояс…Ит почувствовал, что его словно раздели донага и поставили перед огромной толпой – эта песня делала с ним что-то невообразимое. Словно у него не осталось внезапно ни одной, даже самой малой, тайны – все они сейчас были как на ладони…
Распахнуты двери настежь, И гаснет в огне заката твой след. Дай Боже тебе дороги, Дай Боже тебе спасенья от бед. И может, за горизонтом Случится однажды чудо: Ты вспомнишь сюда дорогу, Захочешь обнять незримо, Как шалый весенний ветер Всех тех, что любил когда-то, И может, хоть на минуту Увидеться сможем снова…После того как гитара смолкла, в комнате воцарилась тишина, нарушаемая лишь слабыми звуками откуда-то из коридора.
Первым опомнился Скрипач.
– Как ты… как ты понял? – с трудом выдавил он.
Ири слабо пожал плечами – насколько для него это было возможно.
– А это про всех, – пояснил он. – Наверное… наверное, это для всех, кто тут оказался. Потому что дыру в душе можно заполнить. Наверное. Но у меня получается только вот так.
– Спасибо, – медленно проговорил Ит. – Ири, спасибо. У тебя получилось сказать словами то, что я черт-те сколько даже подумать не мог… так, как оно есть.
– А еще знаете, что мне кажется? – Бард передал гитару Ольшанской. – Мне кажется, что часть тех, кто сюда попадает… не умеет отпускать. Иногда ведь нужно отпустить кого-то, правда?
– Это очень тяжело, Ири, – печально заметил Ит.
– Да, но это все равно нужно – а мы не умеем. Любим, наверное, слишком сильно…
– Давай про это не говорить, – попросил Скрипач. – Давай, ты лучше потом напишешь про это песню.
– Давай, – кивнул Бард. – А у вас работы много осталось?
– Много, – исчерпывающе ответила Роберта. – Но мы постараемся не тянуть.
13
Москва – Дерна – дамба Ялта/Стамбул
Случайностей не бывает
– Ребята… – Данил с вытянувшимся лицом стоял на пороге лаборатории. – Ребята, тут такое дело…
Ит отложил паяльник и повернулся к нему:
– Чего случилось, Дань?
Скрипач и Ольшанская, воевавшие с крепежом внутри очередного «камня», тоже подняли головы.
– Саша Конаш погиб, – медленно проговорил Данила.
– Что? – Ит оторопело посмотрел на него.
– Погиб… вернее, был убит…
– Когда?! – ахнул Скрипач.
– Дней десять назад. – Данил переводил взгляд с одного на другого, а Ольшанскую словно и не замечал вовсе. – В Хайдельберге…
– Кто вас просил?! Что вы наделали?! – Ит в бешенстве треснул кулаком по столу так, что гранитное пресс-папье, стоящее перед ним, подпрыгнуло. – Зачем, ради всего святого?!
– Затем, что вы играете в бирюльки, а, по словам врачей, вам жить осталось полгода максимум. – Голос Федора Васильевича звучал глухо и без всякого выражения. – Я хотел отработать версию, которая логичнее и правильнее, чем ваша…
– И что в результате? – рявкнул Скрипач. – Вы понимаете, что…
Они уже все знали.
И что, как выяснилось, Томанов отправил Конаша в составе рабочей группы в Хайдельберг – такая возможность у института и в самом деле имелась, только раньше Александр Конаш в эту группу не входил.
И что Томанов дал Конашу, не спросясь, часть их оборудования – два анализатора и десяток маячков-маркеров, попросив проверить площадку.
И что тело Конаша со следами пыток было случайно обнаружено местными рыбаками в реке Неккар, неподалеку от места, где она сливается с Рейном.