Лучшие мысли и изречения древних в одном томе
Шрифт:
Нельзя уподобляться злым оттого, что их много, нельзя ненавидеть многих оттого, что им не уподобляешься.
«Письма к Луцилию», 7, 8
Люди учатся, обучая. [Отсюда пословица: «Уча, учимся».]
«Письма к Луцилию», 7, 8
«Но ради чего я учился?» – Нечего бояться, что труд твой пропал даром: ты учился для себя самого.
«Письма к Луцилию», 7, 9
Фортуна
«Письма к Луцилию», 8, 4
Как много поэты говорят такого, что или сказано, или должно быть сказано философами!
«Письма к Луцилию», 8, 8
Художнику приятней писать картину, чем ее окончить. ‹…› Пока он писал, его радовало само искусство. Отрочество наших детей щедрее плодами, но их младенчество нам милее.
«Письма к Луцилию», 9, 7
Кто завел друга, чтобы тот выручил из цепей, тот покинет его, едва загремят оковы.
«Письма к Луцилию», 9, 9
Люди ‹…› шепотом возносят ‹…› богам постыднейшие мольбы.
«Письма к Луцилию», 10, 5
Живи с людьми так, будто на тебя смотрит бог, говори с богом так, будто тебя слушают люди.
«Письма к Луцилию», 10, 5
Некоторых больше всего и надо опасаться, когда они покраснеют: тут-то их и покидает всякий стыд. Сулла был особенно жесток тогда, когда к лицу его приливала кровь.
«Письма к Луцилию», 11, 3
Нам нужен кто-нибудь, по чьему образцу складывался бы наш нрав. Ведь криво проведенную черту исправишь только по линейке.
«Письма к Луцилию», 11, 10
Жить в оковах необходимости плохо, но нет необходимости жить в оковах необходимости.
«Письма к Луцилию», 12, 10
Плоды для нас вкуснее всего, когда они на исходе; дети красивей всего, когда кончается детство.
«Письма к Луцилию», 12, 4
Возраст самый приятный тот, что идет под уклон, но еще не катится в пропасть.
«Письма к Луцилию», 12, 5
Смерть ‹…› должна быть перед глазами и у старика, и у юноши – ведь вызывают нас не по возрастному списку.
«Письма к Луцилию», 12, 6
Нет стариков столь дряхлых, чтобы им зазорно было надеяться на лишний день.
«Письма к Луцилию», 12, 6
Каждый
«Письма к Луцилию», 12, 8
Поблагодарим бога за то, что никто не может навязать нам жизнь.
«Письма к Луцилию», 12, 10
Я не устану потчевать тебя Эпикуром, и пусть знают все, кто твердит его слова и ценит их не за то, что в них сказано, а за то, кем они сказаны: лучшее принадлежит всем.
«Письма к Луцилию», 12, 11
Воображение ‹…› доставляет нам больше страданий, чем действительность. ‹…› Многое мучит нас больше, чем нужно, многое – прежде, чем нужно.
«Письма к Луцилию», 13, 4
Вымышленное тревожит сильнее. Действительное имеет свою меру, а о том, что доходит неведомо откуда, пугливая душа вольна строить догадки.
«Письма к Луцилию», 13, 9
Порой и жертве удавалось пережить палача.
«Письма к Луцилию», 13, 11
Если бояться всего, что может случиться, то незачем нам и жить.
«Письма к Луцилию», 13, 12
Беда глупости еще и в том, что она все время начинает жизнь сначала. (Со ссылкой на Эпикура, но, вероятно, это собственная формулировка Сенеки.)
«Письма к Луцилию», 13, 16
До чего противно легкомыслие тех, ‹…› кто перед кончиной начинает надеяться заново. ‹…› Что гнуснее старика, начинающего жизнь сначала?
«Письма к Луцилию», 13, 16–17
Многим пришлось бояться оттого, что их можно было бояться.
«Письма к Луцилию», 14, 10
Кто мудр, тот во всем смотрит на замысел, а не на исход. Начало в нашей власти; что выйдет, решать фортуне, над собой же я не признаю ее приговора.
«Письма к Луцилию», 14, 16
Мы не должны ни во всем уподобляться ‹…› толпе, ни во всем от нее отличаться. ‹…› Больше стойкости в том, чтобы оставаться трезвым, когда весь народ перепился до рвоты, больше умеренности в том, чтобы, не смешиваясь со всеми, не выделяться и не составлять исключения и делать то же самое, что все, но иначе.