Лучший полицейский детектив
Шрифт:
— Но это же естественно, — как можно рассудительнее заметил участковый. — За человеком гонится дворняга… дворняжка, лает — откуда ему знать, что радостно? — он защищается.
— Да нет же!
Бабуля оживилась — снова искренне, заколыхалась всем телом, придвигаясь к краю сидения, чтобы быть ближе к «товарищу милиционеру». Вытянулась к нему, положив локти на стол.
— …Он специально её дразнил. Не любил её! Вот и раздразнил, чтоб она погналась за ним…
— То есть она погналась всё-таки злая?
— Н-ну, не знаю, — оконфузилась
— Она, поди, его ещё и за пятку пыталась цапнуть?
Сочинять трагедию до конца в столь серьёзном учреждении бабуля не стала, а просто показала Малому глазами на малыша. Антон не понял. Тогда она зашептала:
— Конечно! Я только ради него… — кивок за спину в сторону внука. — Нельзя же так-то! При детях!
Малой проникся симпатией к старушке. Она казалась уже совсем не глупой наседкой, а вполне здравомыслящей и опытной женщиной.
— Собака дурная, конечно, но… Пообещайте, что накажете хулигана, — шепнула она максимально конспиративно.
— Да! — уверенно громко согласился Малой. — Конечно! Он должен быть наказан. Пишите заявление.
И подмигнул, мол, пишите, пишите. Тихий плач сбоку от бабули прекратился сначала до хныканья, а как малыш увидел, что бабуля действительно что-то начала писать, то и совсем — ребёнок от обретаемой справедливости даже повеселел. Слез со стула, начал ходить по кабинету.
— Дениска, иди поиграй на улице, — ласково сказала повеселевшая тоже бабуля. — Я допишу заявление и выйду.
Повеселел и участковый. Любому взрослому, если он не псих, всегда приятно утешить плачущего в своей одинокой беде ребёнка. Малыш выбежал уже чуть ли не вприпрыжку.
— Спасибо вам! — горячо поблагодарила женщина. — А то я не знала, что и делать… такое горе! Такое горе для ребёнка! Прямо на глазах, представляете!..
— Вы заявление-то пишите… Серьёзно!
— Да?! Ну вы меня прям обрадовали…
Бабуля удовлетворённо пыхтела. Одновременно писала и тараторила:
— …Так страшно, знаете, было. Даже я испугалась. Бедная Жуля даже не взвизгнула. Упала так сразу и лежит. Да… А Вадька этот так и умчался на своём велосипеде. Мы подходим… А там! Ужас…
Она снова устремила своё тело к нему и прошептала, кинув сначала взгляд на дверь:
— Голову ей совсем разбил. Даже мозги собачьи было видно…
Она ещё успела, отклоняясь, вскинуть брови вверх, одновременно кивая — вот так, мол, но уже усвоенный Антоном смысл последней фразы начал делать своё дело — её лицо стало неумолимо и неуклонно расплываться в пятно.
Хорошо, что она опустила глаза на лист бумаги и не видела изменившегося в секунду взгляда участкового. Не заметила его дрожи и возбуждения, бледности и отрешённости.
Антон в попытке овладеть собой встал, подошёл к приёмнику на неработающем холодильнике, воткнул вилку в розетку и наугад нажал одну из копок настроенных станций. Из динамика нарочитым бодрячком тут же с полуслова раздался полный глупого энтузиазма женский голос:
«…что
«И что же в нём?» — это был имитирующий живой интерес уже голос ведущего — мужчины. Они дуэтом строчили чушь в радиоэфир.
«А вот что… Главное блюдо вечера называлось, — она стала выговаривать французские звуки, — соё-рвель де во-ё…» — «Красиво-то как! — это он. — А вкусно?» — «Наверное!..» — «А по-русски что это?» — «По-русски это звучит весьма прозаично… И даже страшно!» — «Ну, а всё-таки?» — «Телячьи мозги, запечённые с овощами».
Малого передёрнуло. Он не кнопку нажал, выключая, — он штепсель выдернул.
Бабуля как раз дописала. Оставила листок на столе, тепло попрощалась и вышла.
Академично выждав пару мгновений, в дверь просунулась академическая бородка:
— Можно?
— Две минуты… Буквально.
Антон даже не повернулся для ответа — ему нужно было перевести дух. Сел. Попил воды. Попыхтел — точь-в-точь как давешняя старуха. Успокоился.
— Входите.
— Здравствуйте.
«Академик» дождался жеста, приглашающего сесть. Сел.
— Простите, как к вам обращаться?
— Как вам удобнее, так и обращайтесь.
— Господин полицейский — вопросительный взгляд, ожидающий подтверждения, кивок удовлетворения. — Меня буквально затерроризировал мой юный сосед сверху.
Малой приходил в себя. Даже кивнуть смог, подбадривая.
— …Безобразно громко включает свою музыку. Аппаратура у него мощная, судя по всему… И музыка — далеко не Моцарт! И даже не Сальери… Чёрт знает что! А у меня работа…
«Академик» уныло усмехнулся.
— Пишите заявление. Есть правила. Примем меры.
— То-то и оно, что есть правила…
— Простите? — участковый невольно принял тональность и манеры «академика», которые его немного успокоили.
— Не всё так просто. Мой сосед хоть и гопник… уж не знаю — начинающий или заканчивающий им быть — это неважно… но не законченный дебил — музыка его грохочет строго до двадцати трёх ноль ноль.
— Пишите заявление.
— Я же говорю — парень с мозгами…
— А я говорю — пишите! — раздражаясь ещё пока не до дрожи, повелел чувствующий наступающую снова потерю самообладания участковый.
— На чьё имя?
— На моё.
«Академик» получил лист бумаги, глянул на бейдж перед Малым и склонил голову.
В минутной тишине Антон опять пришёл в себя. Вздохнул.
— А я вас узнал, господин офицер, — сохранив свою доброжелательность не разбитой о полицейскую твёрдость, заговорил, не поднимая головы и продолжая писать, проситель. — Вы несколько дней назад в травматологии лежали. Так? Я вас там и видел — тоже лежал. По банальному и скучнейшему поводу! Даже говорить неудобно… Не хочу позориться. Вы-то, наверное, по службе пострадали? Н-да… У нас в обществе царит не культура, а… простите, культурка. Вам не позавидуешь… Впрочем, нам всем не позавидуешь.