Лучший полицейский детектив
Шрифт:
Крупный, ростом за метр восемьдесят, Вербин весил наверняка килограмм сто двадцать. Выпирающее пузо, двойной подбородок. Взгляд бесцветных глаз имел выражение откровенно наглое и в то же время диковато-наивное.
«Так дефективный подросток смотрит на котенка, которому он только что свернул шею», — такой была вторая мысль, пришедшая в голову Менькову, продолжавшему рассматривать майора Вербина.
Под светлым пиджаком Вербина на синей рубашке выделялась ярко-желтая «портупея» — ремень подмышечной кобуры. Жирные щеки майора покрывала трехдневная щетина.
«Мля, мачо, шериф. Придурок. Как его начальство терпит?» —
— Чем обязан? — майор Вербин вскинул подбородок. При наличии второго подбородка движение это выглядело комичным.
«Шоу Бенни Хилла, блин», — такой была четвертая мысль Менькова.
А вслух он произнес:
— Делом об убийстве Вероники Федяевой.
Меньков сел, не дожидаясь приглашения хозяина кабинета — скорее всего, он его и не дождался бы.
— Дело, насколько мне известно, закрыто, — наглый взгляд покрылся поволокой смущения, жирное лицо порозовело.
— А если откроются некоторые обстоятельства?
— Какие еще обстоятельства?
— Двадцать первого августа — вечером в субботу — девочку нашли убитой в лифте, — Меньков словно бы рассуждал вслух, проигнорировав вопрос майора. — И уже через четыре дня, двадцать пятого августа, предполагаемый насильник и убийца был схвачен.
— Почему «предполагаемый»? — майор опять изобразил вскидывание подбородка. — Имелось достаточно много улик, имелись свидетели. Впрочем, делом этим занималось ваше ведомство. А наша участь — землю топтать, в прямом смысле слова. То есть, искать то, что оставил после себя преступник.
— Это, как я понимаю, лекция? — скука и проступающее раздражение послышались в голосе Менькова. — Что ты горбатого к стенке лепишь, майор? «Имелись свидетели» — почему же во множественном числе? Один, всего один свидетель видел Александра Алевтинова около дома, в котором изнасиловали и убили девочку. Некто Сушкин. Причем, видел его примерно за два часа до того, как Веронику Федяеву убили. Но зато я нашел, как минимум, еще одного свидетеля, утверждающего, что Алевтинов шел именно к нему — они по телефону договорились. И этот свидетель живет в доме, стоящем рядом с тем домом, в котором было совершено изнасилование и убийство.
— Алевтинов дал показания… — розовый цвет лица майора сменился темно-красным.
— Показания ты и твои садисты-подчиненные из него выбили. И можешь мне поверить — ты за это ответишь.
Понедельник, 13 сентября
Меньков прекрасно понимал, что вытащить бедного Алевтинова из сизо — якобы для совершения следственного эксперимента — Вербин мог только при наличии решения суда. Без этого документа начальник сизо не имел никакого права отпускать заключенного — а если бы отпустил, то тем самым совершил бы грубое нарушение закона, чреватое самыми нехорошими для него последствиями. В данном же случае, когда стало ясно, что находящегося под следствием Алевтинова убили именно во время «следственного эксперимента», начальник сизо мог и под суд пойти.
Однако начальник сизо, похоже, никуда не хотел идти. И ни за что не хотел отвечать.
Он исчез. Вчера утром пошел в гараж и не вернулся. Его мобильный телефон не отвечает.
Жена вчера вечером ходила в гараж — замки на воротах.
Родные и знакомые? Жена начальника сизо уже успела их всех обзвонить — нигде не появлялся и никому не звонил вчера.
«Н-да, — невесело констатировал Меньков. — В бега, похоже, ударился гражданин начальник. И, что самое паршивое в данной ситуации, невозможно найти участников — или свидетелей? — избиения Алевтинова. Савичев твердо указывал на то, что в то злополучное утро на той злополучной поляне он видел троих милиционеров и Федяева. Но по документам первого сентября заключенного Алевтинова вроде бы вообще не забирали из сизо! Концы в воду. Теперь, когда пропал начальник сизо, оставалась одна только надежда — на то, что удастся расколоть Федяева. Слабая надежда. При таком-то адвокате, при таких-то федяевских связях везде и всюду…»
11
Понедельник, 13 сентября
Савичев собирался пообедать. Вот уже почти неделю стояла неожиданно прохладная после ужасающе жаркого лета погода. Этот климатический феномен способствовал восстановлению аппетита у Савичева.
«Пожилому человеку, — трунил он сам над собой, направляясь на кухню, — вообще только дня три-четыре в неделю жрать надо, а в остальные дни голодать. Тем более тебе, Савичев — при твоем-то высоком «кпд» усвоения пищи, при твоем-то обмене веществ — калория на входе, полторы на выходе. Не успеешь заметить, как наберешь лишний пуд веса. Вот Нина Риччи, пребывающая ныне в своем кошачьем раю, трескала много, но все словно в пропасть улетало. Тощей оставалась, субтильной…»
До кухни Савичев не дошел — кто-то позвонил в дверь.
— Звонят, звонят, — проворчал Савичев. — Делать, что ли, больше нечего, кроме как людям надоедать?
Он мог сутками не выходить из квартиры и не испытывал при этом ничего, кроме удовлетворения и чувства покоя. И его сознание просто начинало сбоить, когда он наблюдал пенсионеров, изо дня в день играющих в домино — в одном и том же составе. «Каждый день созерцать одни и те же рожи! Перемалывать содержание телепередач, которое кое-как смог усвоить почти до предела атрофировавшийся мозг!»
Пессимист и мизантроп Савичев открыл внутреннюю дверь и прильнул к смотровому «глазку» на внешней.
Мент. В форме.
К чему бы это?
«Наверное, все по тому же делу. Ввязался ты, Савичев, вляпался…»
Ладно, можно и открыть.
Мент выглядел совсем молодо — лет двадцать пять, не больше. Полненький, с пухловатым румяным лицом. Лейтенант. Папочка в руке.
Поздоровался мент первым. Вежливый.
— Вы Савичев Василий Витальевич? — поинтересовался мент.
— Он самый, — не слишком приязненно подтвердил Савичев. — А вы?…
— Я ваш участковый уполномоченный, лейтенант…
Мент назвал свою фамилию и показал удостоверение.
— И чем же я вам могу быть полезен? — Савичев чувствовал невыразимую скуку.
— Мы можем с вами поговорить?
«Вот мудила, не отвяжешься от него», — тоскливо подумал Савичев. Но, решив изобразить законопослушного гражданина и радушного хозяина, сделал широкий приглашающий жест:
— Да-да, конечно! Проходите. Вон туда проходите.
«Вон туда» означало на кухню.