Луи де Фюнес: Не говорите обо мне слишком много, дети мои!
Шрифт:
Продолжая жадно поглощать пирожки без соуса, отец слушал, наслаждаясь солеными историями нашего друга. А тот между тем продолжал:
— Вот что она мне однажды сказала: «Доктор, я вообще-то всегда подмываюсь, но не может ли быть, чтобы биде в гостинице не почистили?» Тогда, Луи, я закричал: «Послушайте, мадам, сперматозоиды не поднимаются вверх по канализационной трубе!» Вы смеетесь, Луи. Ваше вино «Нюи-Сен-Жорж» превосходно. Давайте чокнемся за ваше выздоровление!
Мама сделала знак отцу, что ему нельзя пить. Тот поставил свой бокал, словно проштрафившийся мальчишка. Эмиль,
— Что это еще за выдумки! Бокал хорошего вина никому не вреден. Какой дурак вам вбил это в голову? С завтрашнего дня, Жанна, он будет следовать указаниям одного из моих друзей, которого нельзя упрекнуть в занудстве.
После этого отец стал набирать вес, почувствовал себя в отличной форме, и родители стали выезжать в гости.
21. Сердце, по-прежнему сердце
Отнюдь не убежденный в том, что не станет больше сниматься, отец поначалу проявлял решимость фаталиста:
— Мне еще надо изрядно потрудиться, чтобы вырастить хороший сад и обновить дом. Вероятно, Господь Бог укрепляет меня в этом деле.
Но настроение его недолго оставалось радужным. Он начал сомневаться в полезности своего пребывания на земле.
— Если я не снимаюсь, значит, ни на что не гожусь! Это единственное, что я умею. И потом, я чувствую, что, заставляя людей смеяться, делаю доброе дело.
Посетив в зале «Олимпия» концерт популярного шансонье Анри Сальвадора, он, по его словам, получил жестокий удар.
— Стоит ли ходить в театр, зная, что для тебя с этим покончено!
Мама поспешила узнать мнение врачей клиники Нанта: сможет ли отец возобновить в дальнейшем свою деятельность? Их уклончивый ответ сводился к следующему: «Да, только не переусердствовать». Этого было достаточно: она обратилась к продюсерам с предложением вновь снимать Луи де Фюнеса.
Кристиан Фешнер очень любил отца и давно ждал своей очереди. Он нанес нам визит в сопровождении режиссера Клода Зиди. Его предложение было очень заманчиво: он брал па себя риск финансировать фильм «Крылышко и ножка» почти без страховки. После инфаркта ни одна компания не согласилась бы страховать Луи де Фюнеса.
Мы пообедали в ресторане. Это было первым нарушением драконовского режима, предписанного врачами. Выражение глаз у отца стало прежним. Казалось, перспектива снова сниматься в кино помогла ему забыть о своих болезнях. За десертом он узнал, что его партнером будет Колюш. Отцу трудно было судить, насколько хорош выбор, ибо он видел этого комика лишь в нескольких скетчах.
— Он талантлив, но по силам ли ему сыграть такую роль?
Я же пришел в восторг и стал убеждать его в комическом таланте молодого артиста, которого видел в одном из парижских кафе-концертов.
— Раз Оливье так считает, — сказал отец, — значит, все в порядке. Что это я разворчался по-стариковски? Только молодые способны оценить работу молодых. Я согласен!
Благодаря своему мужеству и настойчивости Кристиан Фешнер спас отца от овладевшей им коварной меланхолии, которая могла лишь приблизить его конец.
— Какой прекрасный человек! — радовался
С первого же съемочного дня между двумя комиками установилось полное согласие. Луи высоко оценил талант Колюша:
— Появилась смена, это феноменальный актер! Он многого достигнет!
Со своей стороны Колюш с удовольствием пользовался его советами. Он ведь дебютировал в кино.
После болезни отец решил изменить характер своей игры.
— Утомляться мне нельзя, вот и хорошо — я перестану играть в прежнем ритме. Придется найти более тонкий регистр выразительных средств.
В этом же регистре отец сыграет потом в «Капустном супе» вместе с Жаном Карме, с которым они всегда ладили. Используя менее яркие комические приемы игры, он вносил в них, если допускал сюжет, нотки нежности. Но всегда решительно отказывался от чисто драматических ролей:
— Единственное, чего я всегда добивался, — это смех зрителя! И теперь все будет так же. Я никогда не соглашусь, как Бурвиль, на серьезные роли. Это не мой конек. Он начинал с опереточных ролей и только позднее пришел к комедийным. Жаль, что в моем жанре так мало хороших сценариев. Потому что писать комедии куда труднее.
Всю жизнь отец мечтал сыграть «Скупого» Мольера, единственную классическую пьесу, которую принимал безоговорочно, хотя роль Гарпагона драматическая.
— Это отнюдь не забавный персонаж, даже зловещий. Меня же интересует, до чего способна довести человека жадность. Я хочу показать его безумие — безумие, которое охватывает всех нас в минуты паники. Когда мы не властны над ситуацией, мозг не выдерживает этого. Мы способны прыгать выше головы или кататься по земле. А это как раз и смешно!
Отец надеялся сыграть такое безумие на театральных подмостках.
— В роль входишь лишь на сцене театра, играя каждый вечер, при поддержке зрителей. Они руководят мною, направляя мои реакции в сторону обыкновенного безумия. Роль Барнье в «Оскаре» совершенствовалась от спектакля к спектаклю. Не знаю, что стало бы с Гарпагоном, на этот счет у меня нет предвзятого мнения. Но оно будет понемногу прорисовываться. Сначала в ходе репетиций, а затем во время представлений.
Увы, здоровье уже не позволяло ему играть на сцене. Начав писать сценарий с Жаном Жиро, он старался ничего не менять в тексте пьесы, но так, чтобы это не походило на театр. Большой экран требовал зрелища, предназначенного для любого зрителя. Отказываясь от скучной экранизации, он проявил большую изобретательность вполне, на его взгляд, уместную.
— Мне кажется, Мольер в этой роли был очень смешным. Все его пьесы имели успех у любого зрителя. Они могли играться на всех языках. Лишь наследники классической культуры делают их немного скучными. Когда все так здорово написано, можно себе позволить разные интерпретации.
Он стремился в этой роли осудить человеческие слабости, которые автор выразил в стихах, нарисовав картины, доступные даже детям. Он хотел создать фреску о человеческом отчаянии, то есть выразить именно те чувства, которые Мольер так блистательно разыгрывал со своей труппой.