Лук и Красные Холмы

О'Санчес Аноним

– Алё, пипл, может, чайку попьем?

Пипл переглядываются коротко, и Аня решает за двоих:

– Конечно. Я перемещаюсь на кухню, там поставлю чайник, вы же пока тумбочки составьте бок о бок, дабы не на кровати нам чаевничать.

Речь у Ани правильная, гладкая, но словно бы книжная, без жаргонизмов, без слов-паразитов, и Лука это весьма редкое свойство устной речи очень забавляет. Интересно, а в другой какой ситуации, более неформального оттенка, она что - тоже... гм... Нет, поздняк метаться, отшумел тот клен: и сам теперь этого уже не узнаешь, и Валера не скажет.

Кроватями названы простые раскладушки, на которых очень уж ненадежно расставлять что-либо из

наполненной посуды, сдвоенные тумбочки - совсем другое дело. Сидя на раскладушках, пировать, пожалуй, низковато, но для неформальных посиделок с кружкой пустого чая в руках - сойдет. Лук, подавшись грудью вперед, на своем ложе восседает, а эти двое напротив устроились, на Влерином койко-месте, в полуобнимочку. Всех все устраивает. Чай у в заварочном чайничке, что Аня с кухни принесла - пока еще черный, грузинский, но они все уже знают: "в поле" будут пить только зеленый, местных сортов, ибо черный здесь, у местных, не приживается.

В комнате подрагивает мягкий полумрак, освещаемый месяцем из под ситцевых шторок и слабосильным светильником возле Лукова койко-места, а светильник этот - небрежное творчество местных "Кулибиных" - вроде самопального бра: состоит из непосредственно из сорокаваттной лампочки, патрона, в который она ввинчена, прилепленного-припаянного к патрону полуметрового шнура с вилкой, плюс проволочный каркасик вокруг патрона, чтобы лампочка не прикасалась к стене своим стеклянным боком. Свободная розетка есть только возле изголовья Лукова лежбища, поэтому и лампочка там.

С коротким вопрошающим стуком приоткрылась дверь, заглянул в полутьму Олег Николаевич, старший техник, зыркнул наметанным глазом в сторону распиваемых напитков, сначала с подозрением на лице, потом успокоенно, даже показал в улыбке черный провал рядом с тусклым железным зубом, но разделить чаепитие деликатно отказался. Олег Николаевич выглядит экзотично, а на первый погляд - пожалуй, даже, брутально: возраст пятьдесят два, рост метр восемьдесят шесть, жесткие, сплошь седые, волосы торчат во все стороны над невысоким лбом, резкие черты лица, богатырская грудь, тоже вся в седой шерсти ... Но молодые люди, во главе с Луком, мгновенно, в первый же день знакомства, раскусили старика: у него добрый характер, он работящ, незлобив и простоват. А еще, оказывается, учился танцам, от юности своей, в балетной школе при знаменитом Кировском театре, и помнит самого Чебукиани, Вахтанга Михайловича!

Наверное, и даже наверняка, Чабукиани заслуженный человек, артист, суперзвезда, но это было так давно, еще до войны, а сейчас на дворе четвертая четверть двадцатого века, даже великие творения, типа Хайвэйстар и Смоконзэвотэр, уже четыре года как устарели, тупое диско отовсюду и во все щели повалило, хоть топор вешай, а тут допотопный балерон Чабукиани!.. Смешно.

О чем болтают молодые люди в середине весны одна тысяча девятьсот семьдесят седьмого года, кто теперь вспомнит?.. Разве что современники не забыли, да и то не наверное: память человеческая ненадежна, изменчива, пристрастна и напоминает этим гуманитарную науку историю. Впрочем, если поднапрячься сознанием... Конечно же, о первых впечатлениях, о местной экзотике, о предстоящем походе, о Ленинграде, о политике, внешней и внутренней - куда же без нее советскому человеку!? Политические обсуждения и события непременно сдабриваются "политическими" анекдотами, которые под запретом в советской стране, но слушать их никто почему-то не стесняется, а рассказывать никто не боится... А кроме политики? Об универе, о шмотках, о спорте, о музыке... Музыка - это уж непременно! Лук предпочитает аглицкий хард рок, Аня "битлов" и "криденс", а Валера весь в отечественной

эстраде, но только не в той, что в "Голубом огоньке", нет-нет, ни в коем случае нет! Валера любитель и знаток бардовской песни. Лук, разумеется, тоже слушал Кукина, Клячкина, Окуджаву, Городницкого, Галицкого, Высоцкого (не, не, Лук, это ты не туда побрел! Ты чего!? Высоцкий - это совсем другое, тоже стебово, тоже талант, но это же совсем другое!), Долину, Камбурову... Но - нет! Жидковата и бедновата для Лука вся эта нудная бардовская лирика!..

– А ты там был? Ты хотя бы раз на Федоровских лугах был? А я был, в прошлом году! Это вааще! Да, не Вудсток, но гораздо больше, да, представь себе! Ага, это еще кто из нас осёл!?

– Аня, мы же с Валерой не ссоримся, мы всего лишь интеллигентно дискутируем на темы высокого искусства. Да, эх, вот если бы русский рок!.. Но нет его на просторах Советского Союза... Кто-кто-кто, как ты сказала??? Анютик, э, ау! Да скорее ваша с Валерой Новелла Матвеева русский рок, чем эти... блин... гитары, блин, поющие!.. Ну... "Машина" получше, наверное... Да, да, "лица стерты" и все такое... Но все равно это не хард! И битлы не хард! Роллинги - еще туда сюда, да и то...

У Лука есть редкий по силе дар: взбешивать, выводить из себя собеседников своими безапелляционными суждениями, высокомерием в словах, ехидными ухмылками во весь рот, громкими раздражающими репликами, и молодые люди сейчас вот-вот переругаются, двое против одного... Но - нет, до ссоры так и не доходит, чья-то примиряющая фраза, может быть даже и Лукова, смешок, анекдот, еще смешок... И вот уже дальше беседа покатилась. Всем хорошо и уютно, с недопитым чаем в стаканах с подстаканниками.

А который час!? Два, третий уже, спать пора. Мальчики, позвольте пожелать вам спокойной ночи, завтра полноценный трудовой день, подъем в восемь, если я не ошибаюсь!

И пришел новый день, и подарил младшему технику Луку долгожданного непосредственного начальника.

Лук младше всех в экспедиции возрастом и чинами, но тот же Олег Николаевич был ему не командир, а просто старший, и вот теперь...

– Лук, понятно. Очень приятно. Мне наш уважаемый шеф, Володя, Владимир Иванович, о Вас рассказал. А меня зовут Лев Алексеевич. фамилия Козюренок. Многие над нами за это шутят: вот, де мол, в Краснохолмской собрались в одно кубло - Козырев и Козюренок, но нам с ним это бара бир, то есть, все равно. Звать Вас Лук, угу. Как к вам... на ты, на вы?

– Да... по фигу, в сущности. Лев Алексеевич, учитывая разницу в возрасте и общественном положении, говорите мне ты, я абсолютно не против.

– Ну, и ладушки. Чтобы времени драгоценного нам не терять, пока мы здесь, "на берегу", хочу спросить, ну, уточнить: в какой степени вы... ты осведомлен о характере и объеме предстоящей работы?

– В минимальной. В предельно минимальной. Полный ноль. Но я готов к познанию.

– Замечательно! В том смысле замечательно, что готов к познанию и созидательному труду!
– Козюренок внезапно рассмеялся жиденьким тенорком и ободряюще ткнул полусжатым кулаком в локоть младшего техника Лука - знакомство состоялось.

Лук помнит, что Козюренку сорок шесть лет, совсем недавно исполнилось, внешность у него заурядная: невысок ростом, жилистый брюнет, сразу видно, что не из "флибустьеров", не из лихачей - осторожен, где-то даже и робок (Лук знает о нем немного - только то, что слышал в Ленинграде от Козырева и еще от Тани Шуваловой, и совсем чуть-чуть здесь, в Гушсае, во время совместных трепов за обеденным столом), но свое дело геолог Лев Козюренок знает и любит - это дружно утверждают и подтверждают все окружающие.