Лукреция Борджиа. Три свадьбы, одна любовь
Шрифт:
– А Неаполь?
– Подумаем о нем, когда придет время. Пройдя половину Италии, французы нажили себе еще больше врагов. Испания уже рвется в бой. На месте Карла я бы побыстрее схватил добычу и отбыл на корабле – шансы на спокойное отступление слишком малы.
Чезаре снова посмотрел на фреску. В самом центре среди развалин Рима возвышалась правдиво изображенная триумфальная арка императора Константина – она и сейчас была такой же, истинный символ безупречного государственного управления. Правда, здесь надпись на ней была посвящена не императору, а папе Александру VI: «Несущий мир». «Ну что за лизоблюд этот Пинтуриккьо, – подумал Чезаре. – Все они…»
Он повернулся, чтобы уйти, и, как всегда, преклонил перед отцом колено.
– Чезаре? – окликнул он его уже у самой двери. – Хочу сказать тебе кое-что еще.
– Что?
– На дом твоей матери напали.
– Когда? Кто?
– Два дня назад. Похоже, швейцарские гвардейцы, но я пока не уверен. Говорю тебе потому, что ты наверняка и сам узнаешь, а узнав, надеюсь, ничего не станешь предпринимать. Слышишь? Твоя мать здесь в безопасности, а все, что разрушено, мы восстановим. Мы ведем длинную игру и не должны терять самообладание и поддаваться минутным порывам.
Чезаре стоял с ничего не выражающим лицом.
– По одному врагу за раз, отец, – тихо сказал он. – Я понимаю. Но когда…
– Пусть я ничего не знаю. У меня много дел, предстоит собрать коалицию против ластоногого французского короля. А сейчас я собираюсь помолиться. И, полагаю, ты займешься тем же.
– А как быть с моей матерью?
– Сначала молитва. А потом я расскажу все о твоей маме.
Глава 18
К ее чести, когда пришло время, Ваноцца покинула свой дом и виноградники без слез и дебатов. Она поселилась в скромных апартаментах в замке Святого Ангела и не просила о большем. Хотя Сангалло проработал здесь добрых два года, пытаясь превратить мавзолей в жилище, от мертвого камня исходил гнетущий холод, и в разгар зимы увешанные гобеленами комнаты были сплошь поражены плесенью.
Если Джулия Фарнезе и поселилась где-то рядом, Ваноцца ее не видела. Не видела она и папу. И он не искал с ней встречи. Первую половину дня Ваноцца посвящала хозяйственным делам (она взяла с собой свои счетные книги), а после сидела и смотрела на город, в котором прошла вся ее жизнь. Из высокого замкового окна открывался отличный вид на ее двухэтажный дом и таверну по другую сторону моста. Она представляла, как стоит в своей спальне и смотрит на замок Святого Ангела. Во всем городе нет места лучше. Во время праздников мост заполняли паломники, шествующие к собору Святого Петра. Их было так много, что казалось, будто идут они не по камням, а по какому-то чудесному мосту из человеческих душ, стремящихся к Богу. Многие спали на площади или на ступенях собора, пристроившись на тюфяках, взятых в аренду у встречающихся на протяжении всего маршрута торговцев. Но те, кто шел к Богу не с пустым карманом, могли позволить себе устроиться с большим комфортом в одной из семи комнат (по четыре кровати в каждой) постоялого двора Ваноццы. Двери открывались на рассвете и закрывались вскоре после заката, хотя при наличии места сюда принимали и припозднившихся путешественников, если они стучались вежливо и платили вперед. Утром постояльцы пили разбавленное водой вино или молоко, отправлялись в следующий из семи главных соборов Рима и (если не постились) возвращались отведать жареного карпа или поросенка. За пятнадцать лет, с тех пор, как она купила этот дом на средства от продажи украшений, полученных от любящего ее тогда кардинала, она заработала на нем вчетверо больше, и чуть ли не каждый месяц ей приходилось отвергать предложения о покупке. Разумеется, теперь его захватили французы. Она старалась не думать о царящем там сейчас хаосе. Двумя годами ранее затопило первый этаж таверны. Кровати поплыли вниз по Тибру, одна из них – с перепившим накануне паломником, и эта картина была еще свежа в ее памяти. Французы как паводок – нанесут ущерб и отхлынут.
Он пришел навестить ее не только потому, что должен был кое о чем рассказать, но и потому, что просто хотел повидаться. Хоть тело Джулии все еще казалось и нежным, и желанным, в эти сложные дни он скорее нуждался в поддержке той, кто – как ему представлялось – дольше жила на свете и помогла бы стойко выдержать удары судьбы, когда земля уходит из-под ног.
Он никогда не умел приносить плохие вести. Пусть в руках у него была огромная власть, он больше любил радовать, чем разочаровывать, особенно женщин. Ваноцца знала его куда лучше, чем многие из советников, и сразу поняла, о чем пойдет речь, еще до того, как он успел открыть рот. Она молча выслушала его, время от времени кивая в знак того, что все понимает. Она не плакала уже много лет и не собиралась делать это сейчас, по крайней мере в его присутствии.
– Что ж, понятно, – сказала она наконец. – Рим во власти захватчиков. Уверена, я не единственная, кто подсчитывает убытки.
Он не сказал, что насолить старались именно ей – из-за него. Впрочем, рано или поздно она поймет это сама.
– Их накажут, Ваноцца. Будь уверена. И любой причиненный ущерб будет устранен еще до того, как ты вернешься в дом.
– Вы так добры, ваше святейшество. – Несмотря на то, что теперь она не могла обращаться к нему иначе, оба чувствовали неуместность подобных слов.
Он неловко потоптался на месте.
– Тебя все здесь пока что устраивает?
– Да, разумеется.
– Хорошо. – Александр в нерешительности огляделся. Больше не о чем было говорить. А может, наоборот, и слов бы не хватило, чтобы выразить все. Уйти или остаться? Как много раз он стоял перед этим выбором в прошлом. – Я рад, что тебя не было там, когда это началось.
Они посмотрели друг на друга. «Он не хочет уходить, – подумала она. – У него столько дел, а он совсем не хочет ими заниматься».
– Я… я привезла немного своего вина и оливковой пасты, чтобы не сильно скучать по собственной кухне. Ваша пища и напитки, несомненно, гораздо лучше, но если хотите отведать немного…
– Что ж, да… с радостью. От всех этих дел по спасению Рима от христиан жутко разыгрывается аппетит, – улыбнулся он.
Она убрала со стула бумаги, чтобы освободить для него место, заглянула в свой сундук, что-то передвинула там, немного повозилась и достала бокалы, протерла их, затем откупорила бутылку. Александр наблюдал за ней. За последние годы она набрала в весе, стала этакой матроной, однако ее плечи и шея по-прежнему были прекрасны. Ее груди напоминали огромные подушки и ни за что не поместились бы в мужскую ладонь.
Ваноцца поставила на стол стеклянные кубки с красивой гравировкой и наполнила их, держа наготове платок, чтобы промокнуть капли. Вино было рубинового цвета. Александр представил, как она обслуживает мужчин за большим столом и один из них протягивает руки к ее юбкам. Снаружи король Франции скоро прикажет своей артиллерии дать залп по стенам замка, а он здесь фантазирует о прислуге из таверны. Что ж, даже папе иногда нужен отдых.
– Ты выглядишь… хорошо, Ваноцца.
– Ты хочешь сказать, для моих лет? – улыбнулась она. – Да, так и есть.
– Я много старше тебя. – Он умолк, выжидая, но она проигнорировала его слова. – Интересно, могла бы ты сказать то же самое обо мне?
«Ах, Родриго, ты почти не изменился. Ни капли скромности, особенно когда напрашиваешься на комплимент». Она внимательно смотрела на Александра. Хотя в нем еще кипела энергия, кожа на лице обвисла, и то, что раньше казалось благородной округлостью, теперь превратилось в толстое брюхо. Он стал просто жирным, иначе не скажешь. Он сам выгрызал себе могилу собственными зубами. Интересно, о чем думает Джулия Фарнезе, распластавшись под его огромным весом? И задумывается ли об этом он?