Лукреция Борджиа. Три свадьбы, одна любовь
Шрифт:
Глава 21
– Оно великолепно! Повернись еще раз, быстрее. Ах! Ты только посмотри, как меняются цвета при каждом твоем движении! – Молодая женщина кружилась по комнате, ее юбки летели следом. Глубокий красный цвет ее платья отливал дюжиной разных оттенков, а прозрачная ткань накидки ловила и рассеивала свет. – Как твой портной умудрился сделать такую волну, что она придает платью невиданную легкость?
– Она сделана из того же шелка, что и моя сорочка.
– Что? Ты носишь белье поверх платья! А что же под ним?
– Разумеется, еще одна сорочка. Все совершенно прилично. По крайней мере, пока я ее не сниму. – Молодая женщина рассмеялась, и смех ее напоминал звон тысячи золотых
– Как тебе понравилась Сицилия?
– Ох… Грязная. То слишком жарко, то слишком холодно, и множество диких мужчин и женщин. Я не могла дождаться возвращения домой. А когда мы вернулись…
– Что? Что там было? – Лукреция, которая всю войну провела в Пезаро, то изнывая от скуки, то вне себя от тревоги, жаждала услышать страшные истории, героиней которых могла бы себя представить.
– Уф, это было ужасно! Ужасно! Всюду вонь и грязь. Ты не поверишь, чем они там занимались. Они забирали все – гобелены, горшки, белье, изголовья кроватей, резные крышки сундуков, все, что имеет хоть какую-то ценность, они грузили на своих тупых мулов. Даже растения. Ты только вообрази! Наш прелестный арабский сад был просто как рай на земле, а французы взяли и выдрали все цветы и деревья. И для чего? Чтобы они погибли в их седельных вьюках? Увидев это, король зарыдал! Правда. Конечно, он думал, что мы ничего не видим, но он просто не мог сдержаться. – Она театрально содрогнулась. – Что ж, теперь они отправились домой, и Неаполь будет отстроен заново. Так сказал король. Хотя я не понимаю, как он собирается делать это, если все еще борется с мятежниками.
– Мы должны возблагодарить Бога за спасение. А Рим будет тебе хорошим домом до тех пор, пока ты не сможешь вернуться.
– Ах, думаю, он еще долго будет неплохим домом.
– Правда? Даже несмотря на то, что у нас такая скучная мода?
– Мы это изменим. Мы ведь привезли с собой портных. Вот погоди, очень скоро у мужа от твоей красоты глаза полезут на лоб.
– Боюсь, его не волнует, во что я одеваюсь.
– Получается, дело в нем, а не в твоей одежде, потому что ты – прелестное создание. И, уверена, сама прекрасно это знаешь. А раз так, мы подыщем тебе кого-нибудь другого, кто глаз не сможет от тебя отвести.
Хоть они и были одного возраста, новая невестка Лукреции во многом казалась гораздо старше ее. Неаполь был городом жарким и влажным, и его двор был подвержен всякого рода излишествам. Любой, кто родился здесь, очень быстро приобретал необходимые познания. В жилах Санчи, горячо любимой, хоть и незаконнорожденной дочери, текла королевская кровь, и она с ранних лет не отказывала себе ни в каких удовольствиях. В результате смешения двух кровей она была наделена темной, пылкой красотой: оливковая кожа, нос прекрасной формы, полные губы и сияющие темные, почти черные глаза. Санча, сколько себя помнила, использовала свою внешность для того, чтобы самой выбирать, как строить жизнь, и ее муж – мальчишка Борджиа – был единственным исключением из этого правила.
Когда они приехали в сопровождении чуть ли не половины неаполитанского двора, римское общество испытало настоящий шок. Приветствовавшие их посланники, а также кардиналы и семья папы – ведь визит этот был не столько политическим, сколько семейным – оказались очарованы яркой внешностью Санчи задолго до официального представления. Глаза ее сверкали, легкая улыбка светилась дерзостью, а следом гарцевала кавалькада смеющихся придворных дам с накрашенными лицами. Эти рабыни моды, казалось, даже лошадей выбирали под свои платья: бледный шелк струился по черным бокам, темный вельвет – по гнедым в яблоках. Пинтуриккьо, уже вовсю трудившийся на другого хозяина (он был из тех, кто работу предпочитал развлечениям), съел бы собственное сердце, услышав об этом, ведь с такой сцены можно было написать момент прибытия царицы Савской – одна из его любимых тем в то время.
Джоффре не шел с ней ни в какое сравнение. Он скакал рядом с женой, ниже ее на целую голову, и даже одет был довольно броско – ярко-красный парчовый жакет и контрастирующий с ним камзол, – однако шнуровку штанов так сильно затянули, дабы подчеркнуть форму ног, что он едва сидел на лошади. Настоящий подарок для сатириков: мальчик-муж, не способный даже усидеть на коне. Зато его жена отлично справляется с верховой ездой и без него.
За неделю ехидные шутки распространились по всей Италии. Не то чтобы люди забыли о политике (двусмысленность – это хорошо проверенное временем оружие дипломатии), но иногда надо переключаться и на другие, более простые удовольствия. Рим прошел через вражеское вторжение и угрозу полного разрушения. Те, кто пережил этот кризис, почувствовали облечение, а вместе с ним и некую пустоту, которая всегда ощущается после длительного напряжения. Послам, которые подтрунивали теперь над вновь прибывшими, и самим хотелось развлечься. Они надеялись, что мир окажется не менее интересным, чем война.
– Когда твой отец впервые позвал нас, мне вовсе не хотелось ехать. Что за религиозный город! Видит Бог, у нас и в Неаполе хватает священников. Но Джоффре так загорелся этой идеей, да и Альфонсо сказал, что надо ехать, ведь Рим стал теперь центром моды и развлечений.
– Альфонсо?
– Мой брат. Ах, ему бы здесь понравилось. А тебе понравился бы он. Он всем женщинам нравится. Скачет верхом, как ветер, знает все танцы, и у него самые красивые ноги в Неаполе. Говорят, мы отлично смотримся, когда танцуем павану.
– Должно быть, ты скучаешь по нему.
– Разумеется. Хотя, думаю, твой брат не менее красив.
– Джоффре?
– Нет! – Санча беспечно рассмеялась. – Чезаре. Уверена, ты скучала по нему, пока была в отъезде.
Ах, как она права! Увидеть его впервые после разлуки было все равно что увидеть первый луч солнца после долгой зимы. Когда они с Джованни подъехали к дворцу, он стоял у окна своих покоев в Ватикане, и увидев его, она уже не могла стереть с лица радостную улыбку. Чезаре послал ей воздушный поцелуй, и она сделала вид, что поймала его рукой. Она так давно была лишена и театра, и общества благородных кавалеров, что невероятно обрадовалась возможности вновь насладиться и тем, и другим. «Как же я люблю свою семью», – думала она. Все же, хоть Лукреция и горела желанием вернуться домой, несколько дней спустя она почувствовала… что? Разумеется, счастье, но еще и какое-то отчуждение. Она купалась в комплиментах по поводу своей красоты и изящества, однако ее часто преследовало ощущение того, что рядом с ней сидит другая Лукреция: молодая женщина, которая, скучая по своей семье, вполне смогла обойтись и без нее. Да, порой она плакала ночами, но поутру вставала и жила дальше. Она была хозяйкой герцогского двора и знакомилась с разными людьми, и все ею восхищались. Впервые в жизни Лукреция стала кем-то большим, а не просто обожаемой дочерью и сестрой. И….
– А правда, что он сбежал из-под самого носа у французской армии, переодевшись в конюха?
– Кто?
– Чезаре. Так о нем говорят.
– Да, да, так и было.
– Ах, как захватывающе! Если бы я была мужчиной, я бы сделала то же самое. Еще говорят, он содержит куртизанку. Фьяметту. Ведь так ее зовут? Ты ее видела?
– Нет.
– Уверена, она очень красива. Хотя Джоффре сказал, что я красивее.
– Откуда ему знать?
– Он рассказывал, что однажды Чезаре познакомил их. – Санча наморщила свой носик. – Впрочем, порой он говорит что угодно, лишь бы произвести на меня впечатление. Ну разве не мило?