Лукреция Борджиа. Три свадьбы, одна любовь
Шрифт:
– Что ж, твоя разведка работает не хуже моей! Удивительно, как нам удается найти время для молитвы, – сухо сказал Александр, хотя, несомненно, был порядком впечатлен. – Ты прав, сын. Ты хорошо все изучил. И Хуан получит ту же информацию до того, как отправится в поход. А что до Вирджинио Орсино, эту проблему мы уладим другим способом.
– Каким?
Папа нетерпеливо отмахнулся.
– Скоро узнаешь. – После поражения французов папе во время бесед с Чезаре порой казалось, что не он повелевает сыном, а совсем наоборот. – Ты мое доверенное лицо почти во всех делах, Чезаре. Но кое о чем лучше не говорить. Сейчас я просто сообщаю тебе, что можно, а что нельзя сделать.
Повисла тишина. Чезаре сидел неподвижно, взгляд его уперся в стоящий перед ним стол.
– В
– Нет. Об этом не может быть и речи. И мы не будем снова возвращаться к этой теме.
Чезаре поднял на него глаза.
– Поверь, отец, ты пожалеешь о своем решении.
– А ты пожалеешь, если осмелишься еще хоть раз угрожать мне. – Александр в гневе поднял кулак, собираясь ударить им по столу, затем передумал, разжал пальцы и тяжело опустил ладонь на деревянную поверхность. – Боже всемогущий, Чезаре! Пока еще я глава семьи, и ты должен меня слушаться. Ни одна достойная итальянская династия не достигала успеха, не взяв под контроль какую-нибудь страну или не переманив на свою сторону папу. – Он глубоко вздохнул в попытке умерить гнев. – Ты только посмотри, сколь многого мы достигли с тех пор, как я взошел на папский престол. Посмотри, какими богатствами ты владеешь, какими бенефициями и титулами. Посмотри, какие земли и блага мы получили в результате брачных союзов. Мы связаны с испанским троном, у нас в кармане пол-Неаполя. Когда мы отделаемся от Пезаро и найдем Лукреции нового мужа, то станем так сильны, что с нами не справятся даже Орсини. И попомни мои слова, в какой-то момент Франции потребуется что-то, что сможет дать ей только папа, и тогда она тоже преклонит перед нами колени. Я знаю, ты сделал бы другой выбор. Но в двадцать один год ты уже там, где тебя никто не посмеет тронуть.
– Меня не трогают лишь благодаря тебе. Если ты умрешь…
– Ха! Я что, похож на умирающего? – вскричал Александр. Как же он ненавидел, когда ему напоминали о том, что он смертен! – Я еще увижу, как ты манипулируешь голосами кардиналов на выборах!
– Ах, отец, они нас ненавидят. Даже те, кто голосует за нас, шепчутся по углам. Делла Ровере первым сплясал бы на моей могиле.
– Если мы продержимся достаточно долго, делла Ровере первым в ней и окажется. Я знаю твой потенциал, Чезаре. Но будет по-моему. Хуан станет генералом нашей церкви, а Урбино, если согласится, составит ему компанию.
– А если они потерпят поражение?
– Не потерпят. Обещаю, Орсини будут посрамлены. А теперь займемся другими делами. Да? Отлично. Тот молодой гонец, которого ты стащил у меня несколько лет назад, как его зовут?
– Педро Кальдерон.
– Кальдерон. Хорошо. У меня есть для него работа.
– Ган-ди-я! Ган-ди-я!
Немного подачек от семьи Борджиа – и в грязном портовом городке Чивитавеккья собралась целая толпа, чтобы поприветствовать сына папы, вновь ступившего на землю Италии. Именно здесь он поднялся на борт корабля три года назад: зеленый юнец, отправившийся распространять по земле род Борджиа, а заодно создать себе солидную репутацию. С распространением проблем не возникло: один наследник уже был готов, другой на подходе, а вот с репутацией вышла заминка. Но в радостном экстазе от возвращения Хуана домой все истории о его тщеславии и плохом поведении были забыты. За те дни, что корабли плыли из Валенсии к побережью Италии, Александр просто извелся в ожидании, а двор вторил ему.
Фраза «когда герцог Гандийский приедет домой» все чаще использовалась для описания радужного будущего.
Чезаре, которому успешно удавалось скрывать свое разочарование, был сама вежливость. Будто желая загладить свою вину, он взял под крыло молодого Джоффре. Он возил его с собой на охоту, учил верховой езде и брал на корриду. Между тем с Санчей при посторонних он вел себя подчеркнуто учтиво. Она смеялась, щеголяла нарядами и так старательно веселилась, что любому, кто способен хоть на крупицу сопереживания, было понятно – на душе у нее скребли кошки.
Хуан добрался до Рима десятого августа, и Чезаре с кардиналами и придворными встречали его у Северных ворот. Накануне дипломаты наперебой делали ставки, пытаясь угадать, сколько будут весить надетые на него драгоценности. Выиграл новый посол Мантуи, чья любовница, Изабелла д’Эсте, требовала от него приправлять политические новости новостями о моде: он принял в расчет и коня, на котором было столько серебряных колокольчиков, что герцог при каждом шаге звенел, как толпа прокаженных.
Той ночью под сводами расписанного изображениями быков потолка Хуан всласть насладился женским обществом. За три года он превратился из неуклюжего мальчишки в сильного молодого мужчину, его кожа потемнела под испанским солнцем, а в запасе теперь имелись сотни причудливых историй. Он смутил своего младшего брата, подхватив его на руки и покрутив при всем честном народе, словно ребенка, а Джоффре, который теперь был в состоянии набросить свой плащ на быка, яростно вопил, требуя его отпустить. Хуан поставил его прямо к ногам жены и отвесил той низкий поклон. Все зааплодировали. Она засияла и протянула ему руку, которую тот довольно долго лобызал. Что потеряла Испания, досталось герцогине Сквиллаче. Она бросила взгляд через плечо Хуана на Чезаре, тот секунду смотрел на нее с совершенным безразличием, а потом неожиданно подмигнул.
Вот оно – чудо воссоединения семьи. Щеки папы, расплывшись в улыбке, частично закрыли ему глаза, и он не заметил разыгранного спектакля.
– Я тоже Борджиа. Почему меня там не будет?
– Потому что нам предстоит решать церковные вопросы, вот почему.
– Тогда зачем там Хуан?
– Затем, что он пожил в Испании и знает характер короля… Э, нет. Я ведь говорил тебе перенести вес на каблуки. Тогда ты сможешь повернуться до того, как набросишь плащ на руку. Иначе бык насадит себе на рога твои яйца.
– Я нормально поворачиваюсь! – возмутился он. – И какая связь между характером короля и церковными вопросами?
– Братишка, я же говорю, ты не можешь туда поехать.
Джоффре крутился, размахивая у него перед носом плащом, один раз, второй, затем замер, откинул голову назад и выпятил вперед грудь, в точности так же, как делали все прочие. По другую сторону пыльного двора стоял на привязи молодой бык с рогами размером с небольшой кулак, и не выражал абсолютно никакого интереса к разыгрываемому перед ним спектаклю.
– Это нечестно. Я больше никакой не братишка, – сказал он, для пущей убедительности не меняя позу. – Я герцог Сквиллаче с годовым доходом в сорок тысяч дукатов и должностью в неаполитанской армии. Знаешь, если сводный брат Санчи умрет, я могу стать королем Неаполя.
Чезаре засмеялся.
– Вряд ли, пока живы ее дядя Федериго и брат Альфонсо.
– Что ж, они тоже могут умереть! – вскричал Джоффре и громко выругался. Он приобрел эту привычку с тех пор, как вернулся ко двору, чтобы казаться старше. – Ладно тебе, Чезаре, все знают, что дело идет к войне. Если мы собираемся разбить Орсини, я вам пригожусь. Раз уж я могу участвовать в бое быков, то справлюсь и с этими тараканами. – Он с важным видом подпрыгнул к быку и помахал перед ним плащом. Животное тихонько замычало в знак протеста против столь нечестной провокации. Несмотря на всю горечь положения обманутого мужа, Джоффре изо всех сил стремился обо всем забыть: лучше уж состязаться со старшим братом, который может с легкостью справиться с разъяренным быком или перепрыгнуть на ходу с одной лошади на другую, даже не испачкав камзол, чем обижаться на него.
– Что еще ты знаешь о наших планах? – небрежно спросил его Чезаре.
– Я знаю, что Хуан поведет войска вместе с герцогом Урбино в качестве командующего объединенными силами, а папским послом с ними пойдет кардинал из Милана. Я прав, да? И в этом случае я не понимаю…
– Кто рассказал тебе об Урбино и кардинале? Кто? – Голос Чезаре стал резким. Герцог Гандийский не пробыл тут и шести недель, а двор был уже полон слухов, в основном весьма недалеких от правды, так что в их источнике не оставалось сомнений.