Лукреция Борджиа. Три свадьбы, одна любовь
Шрифт:
– Джованни?
– Да. Скажи, когда вы вместе, он часто приходит в твою постель?
Она залилась краской, лишь помотав головой.
– А прежде? Возможно, и тогда этого не случалось?
– Когда? Я не очень понимаю…
– Дитя, я спрашиваю, должным ли образом был подтвержден ваш брак?
– Ах! Я… да… да, думаю, должным.
– Ты думаешь? Но уверена ли ты? Ты ведь понимаешь, о чем я говорю?
– Да… – Лукреция не знала, куда деться от смущения. – Да, я уверена, что все было как надо.
– Сомневаюсь! Смотри, как часто он уезжает. Не так ведет себя мужчина, страстно желающий своей жены. Никто не присутствовал в вашей спальне при консумации. – Александр немного помолчал. – Никто, кроме тебя и него, не знает,
– Их нет.
– Дай мне закончить. Если есть какие-то сомнения… если, к примеру, твоему мужу сложно выполнять кое-какие вещи… с некоторыми так бывает… тогда по прошествии трех лет брака это будет достаточным основанием для его аннулирования. Ты удивишься, как много мужчин страдает от… недуга.
– Правда?
– Да, и поэтому такие сложные браки распадаются. – Александр был так горд собой, что не мог скрыть улыбки. – Ах, ты очаровательно невинна, моя дорогая. Твой следующий муж получит настоящее сокровище! Значит, этот щенок Сфорца – импотент. Ха! Я всегда подозревал, – сказал он. Его улыбка стала еще шире.
– Но, отец. Я не говорила… Я хочу сказать, мы делали это. У нас были супружеские отношения. Я… я больше не девственница.
– Что ж, может, он на что-то и способен, но никто не усомнится в твоих словах, если ты их выскажешь. Твое чистое сердце и отец – папа римский – сделают свое дело. Иначе и быть не может. А пока мы подождем и послушаем, что скажут нам юристы. В любом случае его дни сочтены. Не грусти. Совсем скоро ты снова облачишься в прекрасный свадебный наряд.
– И за кого я выйду? – в ужасе спросила она.
– Ах, выбор велик. – Александр наклонился вперед и погладил ее по щеке. – Не волнуйся. Кем бы он ни был, ты будешь счастлива. Это великий год для нашей семьи. Наши враги будут повержены. Нас ждет полный триумф.
Она ушла, а с его лица еще долго не сходила широкая улыбка.
Враг терпел поражение. В середине января средневековые зубчатые стены Тревиньяно пали под напором папской артиллерии. Осталась только крепость Браччано. Когда герцоги Урбино и Гандии устанавливали орудия, чтобы начать бомбардировку, из Неаполя пришли новости: в недрах Кастель-Нуово тюремщик открыл дверь в камеру Вирджинио Орсини и обнаружил, что тот лежит, свернувшись калачиком, в собственной блевотине. Тюремная еда не отличалась отменным качеством, хотя у многих бедолаг получалось выжить и даже привыкнуть к ней. Но вот человека, который каждый день приносил и раздавал эти помои, найти нигде не могли. Что ж, мир политики предательством не удивишь. Напротив, смерть главы семьи от яда в тот момент, когда враг начинает прямую атаку на его территории, была так понятна и предсказуема, что никто не потрудился выразить даже толику возмущения.
Кроме тех, кто любил его больше всего на свете. Именно Кальдерон удостоился чести доставлять новости с линии фронта. Когда весть достигла сестры Орсини, сидящей в осаде в своем замке, она вышла на зубчатую стену над озером и то плакала, то смеялась на ветру. Уже много месяцев ее преследовали видения мужчины, медленно умирающего в сырой яме, куда не заглядывает и луч солнца. Уж лучше месть, чем пустые волнения, и теперь она станет спать спокойней, пусть и под звуки пушечных выстрелов.
В Умбрии Карло – незаконнорожденный сын Вирджинио Орсини – пытался собрать армию, чтобы прорвать осаду. Им двигали ярость и скорбь. На деньги французов он купил двух лучших итальянских командиров: одного из скандальных братьев Бальони из Перуджи и Вителоццо Вителли, который имел некоторое представление об артиллерии. Это едва ли была большая армия, но с ее прибытием на западную часть озера папские войска оказались отброшены от Браччано к склонам Чиминских гор. Настало время герцогу Гандийскому проявить свои военные таланты.
Будучи гонцом, Кальдерон не воевал, а лишь доставлял послания, но вид кровавой бойни и раненых производил на него такое впечатление, что когда он вскакивал на коня, чтобы везти новости в Рим, его трясло. Плохие новости Чезаре всегда приказывал сначала сообщать ему.
На этот раз он с мрачным видом выслушал Педро.
– Что я должен передать его святейшеству?
– Ровно то же, что сказал мне.
Александр молился в своей спальне. За те недели, что его сын был в отъезде, он привык безукоризненно и регулярно соблюдать этот ритуал.
– Отец?
Папа обернулся, увидел в дверном проеме Чезаре и Кальдерона и сразу ощутил, как по телу пробежал холодок.
– Что? Что случилось?
Кальдерон посмотрел на Чезаре. Тот кивнул. Гонец опустился на колени.
– Святой отец, у меня плохие новости. Мы проиграли сражение.
– Проиграли? Как это возможно? А что с Хуаном… генерал-капитаном церкви?
– Он… он ранен. Неопасно. Доктора говорят, что он выживет. Я сам убедился в этом перед тем, как отправиться в путь. Сейчас он направляется в Рим, но послал меня вперед, чтобы я известил вас о том, что он покинул поле битвы.
– А что с герцогом Урбино?
– Урбино взят в плен в самом начале сражения, ваше святейшество. Сын Орсини хочет теперь за него выкуп.
– Ах, святые угодники! Как же так? Они были в нашей власти. И сколько? Сколько человек мы потеряли?
– Пять, может, шесть сотен убитых и втрое больше раненых.
– А у врага?
Педро покачал головой.
– Их потери составили четыре к одному.
Зимой сумерки накрывают город рано. Папа сидел в темноте. Недавно его стали беспокоить ноги. Возможно, он просто не привык так много времени проводить на коленях в молитве. Голень справа охватила тупая боль, а щиколотка так распухла, что нога стала похожа на ствол дерева. Слуга каждую ночь терпеливо делал ему массаж, но сегодня его прикосновения приносили скорее боль, чем облегчение, и Александр отослал его. Шестьдесят шесть лет. А чего он ожидал? Мир полон мучающихся от болей стариков. По крайней мере, соображал он куда быстрее, чем добрая половина его ровесников, но в то же время прекрасно понимал, что перед лицом смерти все равны.
Он не жалел о том, что распорядился отравить Орсини. Чтобы поставить семью на колени, нужно стрелять и в голову, и в конечности. Он был предателем и заслужил смерть. Если бы они поменялись местами, Вирджинио поступил бы с ним не лучше. Интересы папства и его семьи уже так долго шли рука об руку, что он привык подменять одни другими: Бог нуждается в сильной церкви и сильном папе, а сильный папа нуждается в прочном фундаменте власти. Он делал то, что лучше для всех, и он доказал это, защитив свой народ от захватчиков-французов. Но масштабы нынешнего поражения и прямая угроза жизни сына заставили его сомневаться. Пусть он редко думал о прошлом – все его время отнимали проблемы текущие – он не мог не вспомнить о папе Сиксте, хитром, но при этом набожном, и его кровавой атаке на Медичи, которая закончилась позором, когда заговорщиков вывесили из окон городской ратуши во Флоренции. Когда его настигли вести о неудаче, а затем и побеге его собственного племянника, делла Ровере, думал ли он, что это воля Божья или же просто судьба?
Александр отменил свой визит к Джулии и заказал всенощное бдение в Сикстинской капелле вместе с верными ему кардиналами. Предстояла длинная ночь. Покалывания в правой ноге заставляли его лишь сильнее сосредоточиться на молитвах. Чезаре стоял позади и наблюдал. Он не проронил ни слова.
На следующий день вернулся герцог Гандийский. Его несли на носилках, от боли он тяжело дышал.
– У них были люди с пиками, как у швейцарских гвардейцев. Когда они кинулись на конницу, меня сбросил с лошади какой-то гигант. Я думал, пришел мой конец.