Лукреция Борджиа. Три свадьбы, одна любовь
Шрифт:
– Что случилось?
– А ты не знаешь! – Она скептически на него посмотрела.
– Не думай, что это что-то серьезное. Просто мимолетное увлечение.
– Чезаре! Она жена твоего брата!
– И как член его семьи я выражаю ей свою симпатию, – улыбнулся он.
– Не смей! Не превращай это в шутку и не лги мне!
– Я не лгу, Лукреция. Говорю лишь, что тебе не о чем беспокоиться. Это просто легкая интрижка.
– Интрижка? И она тоже так считает?
– Санча выросла в Неаполе. Она знает, что делает.
– Не думаю, что кто-то из вас знает, что делает!
– У нас все отлично. Никто не пострадает.
– За исключением
– Ах, моя милая сестренка, – засмеялся он. – Никто не любит меня так, как ты. Не волнуйся за мою душу.
– Не надо относиться ко мне, как к ребенку! Я уже не милая и не сестренка!
С полминуты Чезаре внимательно изучал ее.
– Я знаю, – сказал он. – А еще знаю, что ты заботишься обо мне больше, чем мои знакомые-священники. Но тебе пора понять: человек должен сам думать о своей душе.
– А ты? Ты думаешь о своей душе?
– Конечно.
– Как? Как ты это делаешь, Чезаре?
– Я исповедуюсь в своих грехах.
– Ты исповедуешься. И часто?
– Всегда, когда считаю нужным. Да, часто.
– И ты раскаиваешься, и тебе отпускают грехи?
– Всегда, – сказал он, позволив себе легкую улыбку. – Не забывай, я кардинал Валенсии.
– Ах, Чезаре!..
Он все сводил в шутку, и теперь она не знала, когда ему можно верить. Лукреция отчетливо понимала, как нелепы ее страхи, когда она их высказывает. Какой юной она кажется из-за них. Порой в своих молитвах она просила о мудрости в житейских вопросах. О понимании. Но посмеет ли она просить Бога сделать ее менее совестливой?
– А как же Джоффре?
– Джоффре мой брат, и я умру за него. Но он слишком многого хочет. Он еще молод. Тем не менее нам необходимо обеспечить безопасность семьи, и ему придется быстро повзрослеть. Лучше получить подобный жизненный опыт от того, кто тебя любит, чем от чужака. – Чезаре выдержал ее взгляд. – И, опережая твой следующий вопрос: нет, я веду себя так не по этой причине, но это правда. Ну что, я успокоил тебя, сестренка? Или еще в каких-то семейных делах тебе нужна моя помощь?
Лукреция внимательно поглядела на него. Несмотря на сарказм, говорил он серьезно. Что она могла ответить ему?
– Я так и останусь замужем за Джованни? – вопрос сам слетел с губ. Она подумала, что Чезаре засмеется или начнет ее дразнить.
– Почему ты спрашиваешь? – тихо произнес Чезаре. – Ты бы предпочла другого?
Лукреция чуть мотнула головой, то ли соглашаясь, то ли возражая. Она зажмурилась, и брат сжал ее ладони в своих. Но не успел он сказать и слова, как оба они услышали шаги Санчи. Одно дело, когда тебя прерывают, совсем другое – когда надолго оставляют в одиночестве. Чезаре повернулся и с теплой улыбкой протянул ей руку. Но Санча остановилась чуть в стороне, слегка запыхавшаяся, хотя и не от бега. Подол ее платья, возможно, скрывал нетерпеливо топающую ножку.
«Она такая хорошенькая», – подумала Лукреция. И улыбнулась ей. Так хорошо, когда не о чем волноваться.
Разумеется, на самом деле все складывалось не так просто. Огонь плотского желания стал разгораться, разжигаемый ветром эмоций, а Санча, пусть и выросла при аморальном неаполитанском дворе, все же была ранима. Первые месяцы она не замечала ничего, кроме всепоглощающей страсти. Она стала сердцем и душой Рима, заполучив не одного, а целых двух сыновей папы, к тому же самого красивого и обаятельного мужчину в Ватикане.
Вся ее жизнь вертелась вокруг этой победы: дни напролет она наряжалась, веселилась и в нетерпении ждала следующего свидания. Чезаре, напротив, был сильно занят, и когда они расставались, пусть даже славно проведя время, почти сразу обо всем забывал и погружался в другие заботы. Недели сменялись одна другой, и то, что когда-то казалось невероятно соблазнительным, теперь превращалось в обыденность.
Церковные дела требовали его постоянного внимания. Планировалось назначение новых кардиналов, ведь нужно было извлечь максимум выгоды из недавней победы папы. Александр поручил это сыну. Такие вопросы решаются не быстро, и порой вечерами Чезаре опаздывал, а то и вовсе не приходил на встречу с Санчей. Она, не привыкшая к тому, что ею пренебрегают, не отличалась пониманием, дулась и капризничала, строила из себя недотрогу. Разок он повелся на эту игру и взял приступом ее цитадель, однако в следующий раз счел игру скучной. Однажды, когда Санча закрыла дверь прямо перед носом Чезаре, его приняла в своем хорошо обставленном белом доме по другую сторону моста Фьяметта, – она умела удовлетворять желания мужчин, не показывая, что ими помыкают. Она слушала и смеялась, а когда дело дошло до постели, сопротивлялась ровно настолько, чтобы он вновь счел ее желанным призом.
Когда наконец поползли слухи, что они с Чезаре охладели друг к другу, Санча не могла сдержать слез ярости, потом успокоилась, но вскоре завелась снова. Если раньше двор пребывал в приятном волнении, теперь повсюду царило ощущение смутной тревоги. Даже Александру, который снисходительно относился к подобным ситуациям, стало неуютно в их компании, и он проводил вечера за работой либо ужинал с послами. Его отсутствие, в свою очередь, отразилось на настроении остальных. Что когда-то забавляло, теперь превратилось в проблему.
– Она может быть весьма утомительна в проявлении чувств. Лучше бы она стала хорошей женой для Джоффре, – сказал Александр Джулии однажды ночью в постели. – Нашей репутации не на пользу его столь очевидная роль рогоносца.
Казалось, сам он не заметил иронии в своем замечании. Их собственные отношения стали прохладнее после ее самовольного бегства, и теперь он чаще проводил ночи один, чем в ее кровати.
– Твой отец находит ее утомительной, – сказала Джулия Лукреции на следующий день. Мысли о том, что сама начинает впадать в немилость, она не стала высказывать. В двадцать три Джулия была все так же красива, имела дочь, брат ее занимал должность кардинала, а ее приемная постоянно кишела людьми, жаждущими попасть на аудиенцию к папе, так что едва ли эту женщину можно было списать со счетов. Возможно, как до нее Ваноцца, она наслаждалась относительно беззаботным существованием. – Поговори с ней. Ты знаешь ее лучше любого из нас.
– Разве? И что я ей скажу?
– Скажи, что она должна заняться своим браком и не поднимать шум из-за вещей, которые изменить невозможно.
Лукреция пожала плечами:
– Думаю, она разочаровалась в своем муже.
Джулия улыбнулась:
– Смотрю, в разлуке ты приобрела присущее членам вашей семьи остроумие.
– Вообще-то я говорю серьезно.
– В таком случае передай ей, что когда ее заносит, следует проявлять больше благоразумия.
Санча была не в настроении выслушивать чужие советы.