Лукреция Борджиа. Три свадьбы, одна любовь
Шрифт:
Микелетто тихонько присвистнул.
– Похоже, вы собрали хороший урожай. Все здесь?
– Уж будь уверен.
– Орсини, – прочитал он. – Тут не поспоришь. Вопрос только, который из них?
– А ты бы кого предложил?
– Ох, такой широкий выбор. Всем известно, что Вирджинио отравили еще до того, как мы нанесли удар по их замкам. Карло, его сын…. его племянники Паоло и Джулио, все они отлично умеют потрошить тела. Его шурин Барталомео. Даже его любящая сестра, если и не вонзила нож собственноручно, могла науськать других. Если бы я служил ей, то оказал бы даме подобную услугу.
– Я в этом даже не сомневаюсь. Двоих одним
– Номер два: Сфорца. – Микелетто пожал плечами. – Почему бы и нет? Герцог Гандийский обидел кардинала прямо в его доме. Одно это гарантирует нож в живот.
– Можешь смело его исключить. Он уже отдал нам ключи от своего дома, чтобы мы провели обыск. Он трус и никогда бы не пошел на такое преступление.
– А что насчет Джованни? Вы всегда говорили, что у него нет яиц.
– У него их и впрямь нет. Вот только в ближайшее время мы собираемся силой заставить его публично признаться в их отсутствии. Если он что-то пронюхал, это достаточный повод для мести.
– Гонсало де Кордова? У вас тут и испанец?
– Ты не видел его лица во время церемонии, когда папа отдал все его военные трофеи Хуану. Обида была слишком явной.
– Он солдат с репутацией человека чести.
– Как раз о его чести мы сейчас и толкуем.
– А герцог Урбино? Из-за того, что мы не заплатили за него выкуп, да?
– Знаешь, сколько он гнил в тюрьме Орсини? Девять недель.
– По ножевому ранению за каждую? – Микелетто пожал плечами. – Если человек так сильно хочет мести, то осуществляет ее сам, не правда ли? А не платит за это удовольствие другим.
Снизу вновь послышались причитания папы и глухие, прерывистые вопли, как у человека, который пытается пробудиться от вечного кошмара.
Микелетто снова взглянул на список, и на лице его отразилось удивление:
– Вы ведь не думаете показать это ему?
– Рано или поздно он прекратит скорбеть. Когда это случится, ему придется решить, что делать дальше. Все ждут. Ему нужно рассмотреть всех кандидатов, у которых были с ним счеты или кто мог что-то на этом выиграть.
Микелетто внимательно посмотрел на Чезаре, и на лице его медленно расплылась улыбка. Он бросил бумагу на стол и сказал:
– Что ж, если я вам сегодня больше не нужен, то пойду спать.
Чезаре взмахом руки отпустил его. Он откинулся в кресле и уставился в потолок.
Уже в дверях Микелетто обернулся:
– Последнее имя. Это какие-то счеты или какая-то выгода?
Но Чезаре уже закрыл глаза. Микелетто так и не понял, то ли хозяин не услышал его, то ли просто не захотел отвечать.
Глава 29
Если монастырем управляют хорошо, даже самые волнующие новости не сразу просачиваются под двери келий. Сан-Систо находился под руководством аббатисы Мадонны Джиролама Пичи, а значит, управлялся исключительно хорошо. В отличие от большинства монастырей, расположенных в городах, где сплетни легко проникают сквозь стены, этот стоял на Аппиевой дороге недалеко от южных ворот, и в те дни его окружали лишь поля. Он был построен неподалеку от тех мест, где читали проповеди и отдавали в жертву Богу свои измученные тела великие мужи. Их вера просочилась под каждый камень, отчего и молчание выносить было куда легче.
Монастырь находился так далеко от городской черты, что без веской причины ни одна монашка не могла ни о чем узнать. Лишь когда всадники скакали мимо него в Неаполь, самые чуткие уши могли услышать топот копыт и погадать, что за новые вести везут гонцы в своих седельных сумках.
Впрочем, в данном случае им не пришлось долго ждать. Педро Кальдерон, уже и раньше поднимавший столбы пыли, проносясь мимо этих запертых изнутри на засов дверей, выехал из Рима, едва похоронный кортеж Хуана достиг церкви. Папа был не в состоянии принимать какие бы то ни было решения, поэтому письмо написал Чезаре. Лукреция должна была узнать обо всем от него, а не от чужих людей.
Кальдерон вошел в приемную аббатисы. Хотя гонец немного вспотел в дороге, он все равно выглядел невероятно привлекательно. Не то чтобы аббатиса замечала подобные вещи. А если даже и так, держалась она как обычно: недаром она выпроводила прочь целую когорту папских гвардейцев.
– Ты вошел в обитель духовную, где мы почти не принимаем визитеров, и хотя я уверена, что послание, которое ты принес, имеет исключительную важность, я призываю тебя уважать это место.
Он же, напротив, явно нервничал. Монашки часто творят такое с мужчинами, а у него действительно хватало поводов для беспокойства.
– Да, послание очень важное. А кроме того, у меня есть письмо для вас от его высокопреосвященства кардинала Валенсии.
Она взяла письмо, сломала печать и прочла. С ее губ слетел короткий вздох, а ужас на лице быстро сменился сочувствием.
– Ах, как ужасно! Эта новость глубоко потрясет герцогиню. – Она посмотрела на Кальдерона. – Возможно, лучше мне…
– Нет-нет, – быстро сказал он. – Мне приказано лично передать ей письмо из рук в руки.
Он произнес те же самые слова пять лет назад, стоя на пыльном дворе посреди Сиены. С того дня много воды утекло. Тогда слова эти были правдой. Но сейчас Чезаре не давал столь подробных инструкций своему гонцу. В этой ситуации Педро впервые решился на ложь.
– Хорошо, я пошлю за ней. Вам лучше встретиться в саду. Сестры сейчас на вечерней молитве, и там вас никто не потревожит. Я сама отведу тебя туда. Когда будешь готов уходить, позвони в колокольчик у двери, и сестра-караульная проводит тебя. – Аббатиса положила письмо в ящик стола, затем с неожиданной резкостью спросила: – Скажи, как себя чувствует сейчас его святейшество папа римский?
– Он… он в глубокой печали.
– Да, разумеется… – Она быстро кивнула. Похоже, даже аббатисам не чужд соблазн посплетничать. – Пути Господни неисповедимы. Мир порой так жесток. Уверена, тебя выбрали для этого задания за твою доброту.
Он склонил голову.
– Я просто скромный слуга своей герцогини.
На мгновение она задержала на нем взгляд, а потом повела его к саду.
Солнце уже садилось, и сад окрасился в мягкий золотистый цвет. За ним исправно ухаживали: ряды аккуратно подстриженных кустов тянулись вдоль дорожек, разветвлявшихся от небольшого прудика, по которому между листьями лилий лениво скользило солнце. Подрезанные и подвязанные фруктовые деревья и клумбы с травами источали смесь аптечных и летних ароматов, наглядно иллюстрируя Божий труд, в котором полезное сочеталось с приятным. Он неловко стоял посреди этого великолепия и ждал. Ждал. Он, Педро Кальдерон, которого воспитал отец-испанец, а сердечным делам научила мать-итальянка, и который, пусть и потерял девственность в семнадцать лет в борделе, с тех пор ждал встречи с женщиной своей мечты. Своей Лаурой, своей Беатриче, своей Гвиневрой. Своей принцессой. Своей погибелью.