Лунь
Шрифт:
Ага… Бар. Только темно очень, вроде и лампы светят, а по углам всё равно глубокие тени. Пусто, только Барин скучает у отдраенной до блеска стойки, ожидая посетителей и от нечего делать листая старый журнал в поисках кроссворда. «Мёртвое» время с шести утра где-то до половины восьмого: кто ещё дрыхнет после вчерашнего, кто в схроне сидит, ожидая поздний весенний рассвет, кто-то только собирается в Зону, и не до Бара ему… Барин вздохнул. Заведение по причине «мёртвого» часа было ещё закрыто, но сегодня не спалось, мешало непонятное, тоскливое чувство, не скука даже, а какая-то маета,
Расчёт оправдался. В дверь негромко постучали, и вскоре у барной стойки усаживался на табурет Грызун, сталкер, ещё недавно числившийся в «зелёных». Молодой, но уже заросший до самых глаз редкой рыжей бородой, из которой торчали узкий нос и вечно оттопыренная верхняя губа. По этой причине собеседник Грызуна всегда мог видеть пару резцов, широких, квадратных, пожелтевших от постоянного курения и напоминающих картинку из учебника по зоологии. С именем Грызуна сталкеры определились сразу, в тот же день, как только новичок первый раз перешагнул порог Бара.
— Здорово, бездельник, — Барин закрыл журнал, кивнул в сторону «батареи» бутылок. — Будешь чего? Ах, я и забыл, что ты у нас трезвенник-язвенник.
— Не люблю я это дело… — вздохнул Грызун. — Пьянка есть добровольное упражнение в безумии. Если и выпивать, то поменьше и пореже. И только если нужда в этом есть.
— Ты б лучше курить бросил, чудик. И вообще у меня здесь не пьют, а лечатся.
— М-да… знаешь, Барин, если уж лечиться, то как у тебя насчёт перцовки? По ходу, просквозило меня конкретно. Всю ночь на кране в кабинке просидел, семь ветров, блин, и дождь этот долбанный. Заболел я, по ходу.
— Ну, ты талант, — Барин покрутил пальцем у виска. — Какого демона ты вообще туда полез? Подвала подходящего не было? А ежели Выброс? Не, Грызун, не хочу каркать, но нарвёшся ты как-нибудь в Зоне… экстремал хренов. Белкой тебя надо было назвать.
— Наверху оно безопаснее. Тварь никакая не залезет.
— Насчёт тварей это ты зря. Контролёру и лезть не надо, сам как миленький к нему спустишься, да и полтергейсты в последнее время расплодились. Лысого помнишь? Так вот, его именно на верхотуре и схарчили, тоже, небось, думал, что «наверху оно безопаснее».
Барин покачал головой, вздохнул и достал из шкафчика бутылку «особой с перцем», налил половину стакана. Грызун долго смотрел на выпивку, видимо, собираясь с силами, затем судорожно выдохнул и выпил в два больших глотка. После чего скривился и начал быстро щёлкать пальцами. Барин понял и пододвинул тарелку с маринованными огурцами.
— Ох… зар-раза…
— Привыкай, Грызун. Здесь как? Не пил — начнёшь… не курил — закуришь… в штаны не клал — будешь…
— Да ну тебя в баню, товарищ, — Грызун отдышался и жестом попросил повторить. — Шуточки у вас… лучше глянь, что я на Дикой нарыл. Такой штуки нигде больше нет, зуб даю. Артефакт.
И Грызун поставил на барную стойку стакан. Обычный советский «граненец» со странными серыми росчерками на боках и присохшей грязью на дне.
— Ты бы мне лучше пару тарелок припёр, — Барин скептически хмыкнул. — Побили недавно несколько штук, а купить руки не доходят. И что в нём такого интересного?
— Побили, говоришь? Ну, этот стаканчик уж точно не раскокают. Пятнышки видишь? Это я по нему дробью садил. Свинец на стенках остался.
— Чем больше я с тобой общаюсь, Грызун, — Барин взял стакан, повертел в руках, — тем больше убеждаюсь, что ты раздолбай. Редкостный. Ты ствол с собой таскаешь, чтоб патроны жечь? Денег много?
— Да не… это я в порядке эксперимента. Вначале то я его ботинком вдарил, мимоходом, так, слеганца. Ну, он не разбился, я тогда об стену его. Ё-макля, целый! А с дробовика уже потом. Звенит только, и хоть бы трещинка.
— Где нашёл?
— На Дикой, говорю же… в столовке заводской бывшей. Точнее, не в самой столовой, в зал не совался, ну его на фиг, там на полу лохмотья какие-то чёрные, и воняет зверски, в общем, стрёмное местечко. Я его… это… на кухне взял. Через окно залез, мерцало там за котлами, думал, арт какой-нибудь, оказалось, просто «свет-плесень». Разрослась, зараза, что твой куст, так и сияет, а рядом стакан этот валяется. Ну… дальше знаешь.
— Интересная вещица. Сколько стоит, сказать не могу, — Барин постучал стаканом о край стойки. — Ботаникам передам, а там уж как повезёт. Может, просто десятка, а может, и десятка косарей. Не угадаешь. Завтра выясним. Да… того… не фонит он случаем?
— Чистый… только тепло от него идёт, если постучать. Даже сквозь рюкзак спину грел.
— Действительно, артефакт. Ну, ещё будешь?
— Не, хорош на сегодня. Пойду я, Барин. Совсем мне что-то хреново, — Грызун вытер тыльной стороной ладони пот со лба. — Колбасит не по-детски. Простыл, чёрт… отлежаться бы.
— Выздоравливай.
Грызун ушёл, а Барин снова взял стакан и начал его рассматривать. Хмыкнул. Вновь постучал о стойку. И вдруг отбросил инстинктивным движением, вздрогнул. Лицо на секунду скривилось в крайнем отвращении, но Барин тут же с удивлением поднял брови.
— Чего это я… странно. Странно…
И бармен начал тщательно вытирать руку полотенцем, не сводя глаз с закатившегося под столик стакана. А я слышал, как тоненько, хрустально позванивает воздух над гранёными боками, и видел, как вспыхивают на стекле почти невидимые паутинки малиновых разрядов…
До чего же паршиво… я сидел на кровати и вот уже минут пять ждал, когда же, наконец, перестанет кружиться голова. Состояние было похоже на знаменитый «вертолёт», знакомый всем, кто перебрал лишку и пытался после этого заснуть: закрываешь глаза — мутит, пялишься на потолок — он убегает куда-то в сторону, а кровать под тобой превращается в центрифугу, медленно набирающую обороты. Разница была в том, что я не пытался заснуть, а скорее, наоборот. Вот только получалось это не так быстро, как хотелось бы.