Луна как жерло пушки. Роман и повести
Шрифт:
Мохов умолк, прижал ладонь к боку.
Скрипя, приоткрылась дверь, и просунулась Сашина голова, потом рука с лекарством.
— Можно, папочка? Можно, можно, — ласково предупредила она отказ. Подскочила к отцу и стала целовать его, обвив шею тоненькими ручонками.
— Перестань, Александра! — с неожиданной суровостью оторвал Мохов от себя руки дочери. — Ты уже не маленькая. Иди, иди, займись своими делами!
Сашуня заколебалась, но лицо отца было непреклонным. Она осторожно поставила склянку на столик.
— Хорошо,
Леонид Алексеевич стоял насупившись, пока девочка не закрыла за собой двери, потом медленно провел рукой по лбу и глазам.
— Признаюсь… разные мысли лезут в голову, — вернулся он к прежнему разговору. — Я думаю о том, не подрывают ли некоторые наши трепачи вашей веры в нас. Увы, в семье не без урода! Я чувствую, что и ты иногда удивляешься кое-чему и не все понимаешь… Да, наша баррикада сильно изрешечена, и не только снарядами врагов, к которым мы привыкли, а и шальными снарядами, бьющими по своим…
Он взял в руки склянку, рассеянно посмотрел на нее.
— Ну, оставим это. Всему свое время… Тебе, наверно, трудно, и ты пришла ко мне за мудрым советом, а я… Я вот жду от тебя доброй помощи. Потому что верю в тебя, Софийка, — сказал он, чувствуя ее настроение. — Честность твоя осилит все твои слабости. Ты помоги мне. А то, видишь, мотаюсь по санаториям или отлеживаюсь дома, под наблюдением Сашуни… Может, пора собирать чемоданы? Что ж, Каймакан мог бы занять этот пост…
— Нет, нет, — забеспокоилась София, — вы должны остаться в школе? Обязательно! Потому что… я хотела вам сразу сказать… потому что Каймакан…
— Он честный, способный инженер, да, да, и, главное, из молодого поколения: есть у него время научиться многому. Эх, было бы у меня время, чтобы помочь ему… Увидеть его директором. Рядом с тобой, Пержу, Сидором…
— Сидора он уволил! — вырвалось у Софии. — Приказ написал…
— Знаю… Туба — она как стекло. Глаза ее выдают, прежде чем успеет слово вымолвить.
Он заметил, что держит склянку в руке.
— Ба! Туба опять здесь была! Она прислала мне одеколон! — тихо засмеялся он, поглаживая подбородок. — По ложечке через каждые два часа…
— Я хочу вам сказать, — взволнованно заговорила София. — Наверно, Еуджен это не сам придумал. Он говорил мне как-то, что советовался с товарищем Дорохом…
— Мне и это известно, — прервал ее директор. — Знаю и о Дорохе. Мы не дадим в обиду Сидора Мазуре. Кстати, того приказа об увольнении уже не существует. Я отменил его. И все же за Каймакана нам надо драться. Так я думаю. Потому что мы коммунисты. Да или нет? — спросил он Софию с той же мягкой улыбкой, с какой встретил ее.
Он взял ее за обе руки и дружески потряс их.
— Ну, иди, девочка, ведь ты секретарь и должна готовить собрание.
Выйдя, она снова наткнулась на Тубу. Вымытый ею пол сверкал.
— Все хорошо? Да? — прошептала
Она испытующе взглянула на Софию, взвешивая, можно ли ей довериться.
— Хоть бы выжил! — вдруг по-бабьи запричитала она. — Боюсь, что он гонит от себя дочку, чтоб привыкала обходиться без него…
На улице София увидела Сашуню. Она еще раз убедилась, что девочка сильно вытянулась, хотя белый бант в волосах, чулочки и белое коротенькое платьице были как у маленькой девочки.
Сашуня стояла одиноко, опираясь на планки соседнего забора.
— Сашуня, — позвала София, — иди сюда, девочка!
Саша радостно подбежала к ней. Прижалась к Софии.
— Ты проводишь меня немного?
Саша утвердительно кивнула головой. Они взялись за руки.
София задумалась.
«Значит, он не боялся царской тюрьмы, пуль врага. Беспокоился, что не поймем его мы, люди другого наречия», — думала София.
Мохов очень много значил для нее, а он вдруг говорит, что она большая радость в его жизни. Она — в его жизни! София задумалась. Что могло создать таких советских людей, кристально чистых? София вспомнила рассказ, прочитанный или услышанный ею в детстве, об искателях жемчуга. Говорят, ныряльщики опускаются на дно океана, десятки гибнут под водой, пока одному удается вернуться с драгоценной жемчужиной. Океан рождает жемчужины, народ — таких людей…
— Давай дружить, Сашуня, хочешь?
— Хочу, София Николаевна, — ответила девочка.
Ребята хорошо помнят первую встречу с мастером Топорашем. Эта весть распространилась еще накануне — известный изобретатель Филипп Топораш придет в училище мастером-слесарем. Конечно же он не будет просто мастером. Кому же изобретать, как не ему? Самому последнему школьнику известно, что настоящий изобретатель всегда что-нибудь выдумывает, что изобретения как репей — от них не отцепишься, даже если хочешь. Изобретения — это страсть, говорили ребята из старших классов, кто попробует, тот не избавится от нее ни за что на свете.
И, понятно, не было такого ученика, который не желал бы заразиться этой болезнью, даже с риском не отделаться от нее всю жизнь.
Наконец наступил день, когда ученики увидели того, кто скрывался под скромным званием мастера. Первыми были «патрули», подстерегавшие его появление на улице. Следующими были те, кто ждал на школьном дворе или дежурил на подоконниках. И все же лучше всего рассмотрели его ребята, которые остались у тисков и верстаков.
И вот первое разочарование: изобретатель совсем не был похож на изобретателя. Он выглядел потрепанным, угрюмым, с влажными и словно выцветшими глазами. Топораш был невысокого роста, у него была старая, морщинистая шея, а рядом с кадыком набухла толстая жила. Об одежде и упоминать не стоит…