Луна как жерло пушки. Роман и повести
Шрифт:
В эту ночь он проснулся после первого сна. Ему не давал покоя, мастер Топораш. Его изобретение. Душа болела за него. Он угадывал, чувствовал, что мастер хороший человек и только судьба-мачеха озлобила его. Но почему? Разве легче товарищу Мазуре? Над ним насмехались, ругали, что он никуда не годится, что зря небо коптит. Кто-то даже пустил слух, что Сидор ловчит, обделывает всякие делишки за счет училища и копит денежки про черный день.
Но Котеля убедился, что Мазуре честный человек.
Однажды во время обеда он заглянул под навес в глубине двора, чтоб еще раз посмотреть на коней,
Котеля представил себе, как завхоз медленно грызет кукурузу до самой кочерыжки, как убирает потом с колен торбочку, — и понял, что такой человек не может воровать.
Немало времени прошло, пока вмешался старый директор и положил конец сплетням, но Котеля, свидетель, который мог рассказать о том обеде, молчал как рыба. Даже Софии Василиу ничего не сказал. Промолчал, быть может, потому, что он, деревенский паренек, в первую голову болел за свое село, где людям и скоту приходилось еще туже, чем Сидору. А городской, известно, нигде не пропадет… И вот теперь мастер Топораш…
Котеля сел на койке. Некоторое время колебался. Наконец решился. Легко спрыгнул на пол, оделся и вышел в темный коридор. «Жаль, что нет карманного фонарика», — подумал он. Неслышно спустился с лестницы, прошел мимо классов и библиотеки и, открыв дверь, которая днем во время перемен была похожа на внезапно распахнувшуюся дверцу голубятника, очутился во дворе.
Небо было таким черным, хоть ножом его режь, а воздух — теплым и душным, как перед дождем.
Парнишка ускорил шаг. До черного хода в мастерские было столько же, сколько до кабинета заместителя. Надо было проникнуть в мастерские и суметь открыть шкафчик, спрятанный за занавеской в углу. Он понятия не имел, как сделать это. Только знал, что надо. Он чувствовал, что загадка вчерашнего происшествия кроется там и только там. Если мастер Топораш изобретатель, он не мог уничтожить все — что-то обязательно осталось.
Он узнал то место, куда вчера мастер выбрасывал котелец.
Навес, днем такой легкий и светлый, почти не дающий тени, теперь весь был окутан густой тьмой. Мальчик вздрогнул, ноги сразу онемели. Он разглядел лошадь, очевидно стреноженную. Она паслась у забора.
Он сделал еще несколько шагов и в неясном и далеком свете открытого где-то окна вдруг увидел тень Цурцуряну. Ионика хотел окликнуть возчика, подойти к нему, но его одинокий силуэт с окаменевшим, черным лицом, черными орбитами глаз и черной бородой был так странен, что Котеля проскользнул мимо.
Железную дверь он застал открытой и не удивился этому, как не удивлялся тому, что собирался делать. Он уже не прятался. Теперь его уже ничего не пугало, и на миг ему показалось, что он идет сюда не ночью, а днем, на виду у всех.
Но, переступив порог, он невольно остановился и прижался к стене, затаив дыхание. В том еле видном уголке, где стоял шкафчик, мерцал свет, колебля огромную тень человека. Этот свет, казалось, шел откуда-то издалека, и
Ион дрожал, зубы стучали. И опять послышался скрип, потом глухой лязг петель.
Дверцы шкафчика!
Котеля кинулся туда и очутился лицом к лицу с Пакурару.
— Что… что это, капитан? — растерянно спросил он.
Тот быстро осветил его лицо висящим на пуговке фонариком.
— Тсс! — прошипел он, лихорадочно слюнявя палец, чтоб перелистать бумаги в тоненькой папке. — Здесь должен быть весь его талмуд, — пробормотал он. — Старик, наверно, спит там, наверху, — он указал на лесенку, ведущую на чердак. — Понимаешь, у нас считанные минуты… Подожди, у меня идея! Ну-ка, нагнись, чтоб мне было удобнее! Хватит и одной формулы. Несколько размеров и формула, остальное приложится запросто…
Левой рукой он развернул на спине Котели папку и стал быстро списывать что-то, бормоча:
— Мы вставим фитиль этому плюгавому старикашке. Ишь ты, морочить всю школу буржуазными затеями, черт бы его побрал… А ты чего пришел, тоже из-за этого? Эге, парень, изобретения, да еще и тайные, — это не твоего ума дело…
Только теперь Котеля опомнился. Неожиданная встреча с Пакурару так смутила его, что он обалдело подставил спину для той папки… Он выпрямился. Папка шумно упала на пол.
— Что ты делаешь, дурак! — тихо заскрипел зубами Володя, бросаясь за рассыпавшимися листками.
— А ты чего сюда залез? Взламывать шкафчик? Что тебе нужно от мастера? Кого он морочит? Какие там затеи?
Володя был искренне поражен. Он смерил Ионику взглядом. О драке не могло быть и речи. Малец едва доходил ему до плеча.
— У меня есть основания, я здесь не по собственному почину. А ты? — он сделал небольшую паузу. — Тебе что здесь надо в такой час?
— Я? — смутился Котеля. — Что мне надо? Я пришел потому, что…
— «Потому что, потому что»… — презрительно передразнил его Володя. — Ни черта ты не понимаешь! Гоняешься за подснежниками, чешешь спины Цурцуряновым клячам… А школа нуждается в изобретении! Сейчас — как никогда! Ты понял? А старикашка прячет кота в мешке. Он выдумывает что-то ин-ди-ви-дуально. Ты чего глаза вылупил? — разъярился вдруг Пакурару. — Есть люди, которые понимают больше тебя, которые… И запомни: держи язык за зубами, ты ведь комсомолец! Не проболтайся, что видел меня здесь… и так далее… Незачем знать всяким ротозеям…
Пакурару взглянул на лесенку и добавил сердито:
— Не думай, что я это для себя. Ты же знаешь о письмах на мое имя? Ты видел то письмо с Урала, вывешенное в рамке? Кому оно адресовано, помнишь? Знамя. братец ты мой, нужно высоко держать… Не для себя, я для всех вас это делаю, ради чести училища…
Он продолжал уже примирительно:
— Ведь и ты вроде был с нами у Каймакана, видел, как он изо всех сил старается. Но ты ничего не понял. Школе срочно нужно изобретение. Все ждут его, а старикашка хитрит… Вот так, братец ты мой. Я дал себе комсомольское слово. В лепешку разобьюсь, но положу на стол изобретение!