Луна над Сохо
Шрифт:
— Да, — кивнул я. Если сказать ребенку правду, это скорее заставит его замолчать, нежели если треснуть его по уху. И к тому же в глазах закона это не будет выглядеть насилием над несовершеннолетним. — Я умею колдовать. И дальше что?
— По настоящему? — спросила она. — Без дурацких фокусов?
— По-настоящему.
— Научи меня.
— Давай так, — сказал я. — Ты сдаешь среди прочих выпускных экзаменов латынь — и я начинаю тебя учить.
— Идет, — сказала девочка и протянула руку.
Я пожал ее — ладошка была маленькая и сухая.
— Клянись жизнью матери, — потребовала она.
Я замялся, и девочка стиснула мою ладонь что было силы.
— Давай! Жизнью матери.
— Я никогда не клянусь жизнью матери, — ответил я.
— О'кей, — не стала она настаивать. — Но уговор есть уговор, не забудь!
— Не забуду, — сказал я. Но тут
— Эбигейл, — ответила она, — я живу на этой улице.
— Ты что, действительно собираешься выучить латынь?
— Я ее уже учу, — сказала она. — Ну, пока.
И побежала в сторону своего дома.
Я мысленно сосчитал до десяти. На сей раз я и без Найтингейла понял, что совершил ошибку. И еще кое-что было совершенно ясно: Эбигейл, которая живет на этой улице, попадает в мой список особого внимания. По правде говоря, я его заведу только и исключительно для того, чтоб внести ее туда под первым номером.
Когда я поднялся наконец к себе, то увидел, что музыканты уже просочились в папину комнату и ахают над его коллекцией пластинок.
Мама загодя совершила солидную закупку в кулинарии ближайшего супермаркета, и теперь на тарелках лежали сосиски в тесте, мини-пиццы и картофельные чипсы-колечки. Кока-кола, чай, кофе и апельсиновый сок выдавались по первому требованию. Мама, похоже, была весьма довольна собой.
— Ты знаешь Эбигейл? — спросил я.
— Конечно, — ответила она, — это дочка Адама Камара.
Я смутно вспомнил это имя — вроде бы это был один из нескольких десятков дальних родственников, объединяемых для простоты словом «кузены». На самом деле степень их родства варьируется от собственно двоюродных братьев до белого парня из «Корпуса мира», [35] который как-то раз в 1977 году зашел в барак, где жил мой дедушка, да так там и остался.
35
«Корпус мира» (Peace Corps) — независимое федеральное агентство правительства США. Его цель — продвигать мир во всем мире и при необходимости обеспечивать заинтересованные страны и территории обученным персоналом.
— Ты что, рассказала ей, что я умею колдовать?
— Она приходила к нам с отцом, — пожала плечами мама, — наверное, что-то услышала из разговоров.
— Так вы, значит, в мое отсутствие говорите обо мне?
— Да, и ты бы сильно удивился, если бы услышал наши разговоры.
«Это уж наверняка», — подумал я, зачерпывая горсть чипсов из тарелки.
По просьбе мамы я заглянул в отцовскую комнату и спросил музыкантов, не хотят ли они перекусить. Папа сказал, что они придут через пару минут — естественно, и речи быть не могло о том, чтобы подходить с едой к его пластинкам. Потом, моментально обо мне забыв, он продолжил обсуждать с Дэниелом и Максом переход Стена Кентона к третьему течению. [36] Джеймс сидел на кровати с пластинкой в руках и терзался ужасными сомнениями, свойственными всякому любителю винтажного винила: ему очень хотелось взять у отца эту пластинку послушать — и в то же время он понимал, что сам, принадлежи она ему, ни за что никому ее не дал бы. Он воистину был близок к полному отчаянию.
36
Третье течение (Third Stream) — термин, появившийся в конце 1950-х — самом начале 1960-х годов. Если первым течением считать классическую, а вернее сказать — академическую музыку, а вторым — джаз, то слияние этих потоков и назвали третьим течением.
— Я знаю, это сейчас не в моде, — сказал он после монолога о Доне Черри, — но я всегда питал слабость к кларнету.
Если бы я был персонажем мультика, в этот самый момент у меня над головой загорелась бы лампочка.
Взяв папин айпод, я принялся листать список аудиозаписей в поисках нужного трека. Прошел с ним через кухню на балкон, откуда открывался вид на неровный ряд окон дома напротив. Там я наконец нашел нужную песню. «Body and Soul» в исполнении «Blitzkrieg Babies and Bands». Кен Джонсон по прозвищу Змеиные Кольца сделал из нее настолько свинговую танцевальную мелодию, что Коулмену Хокинсу наверняка потом пришлось придумать целое новое течение в джазе,
Вестигий, исходящий от тела Микки-Костяшки, был звуком тромбона. От Сайреса же Уилкинсона осталась мелодия альтового саксофона. Это были инструменты, на которых погибшие играли при жизни. Генри Беллраш играл на кларнете, однако кларнета в «Парижском кафе» я не слышал.
Зато слышал Кена Джонсона по прозвищу Змеиные Кольца и его «Оркестр Западной Индии», в полном составе погибший в этом кафе более семидесяти лет назад.
Таких совпадений не бывает.
На следующее утро, отпросившись у Найтингейла с занятий, я отправился в Кларкенвел, в Лондонский архив. Лондонская Корпорация [37] — это организация, призванная следить за тем, чтобы Сити — деловая и банковская часть Лондона — не подвергался пагубному воздействию новомодной демократии, в течение последних двух столетий время от времени поднимающей свою уродливую голову. Если власть капитала годилась для Дика Уиттингтона, [38] утверждает руководство Корпорации, то и для Лондона двадцать первого века она тоже вполне сгодится. В Китае-то, в конце концов, именно так и получается, и все прекрасно.
37
Корпорация лондонского Сити (City of London Corporation, до 2006 года — Corporation of London) — муниципальная администрация лондонского Сити. Глава Корпорации — лорд-мэр Лондона. Формально главное назначение Корпорации — укреплять репутацию Лондона как финансового и делового центра.
38
Ричард Уиттингтон (ок. 1354 или 1358–1423) — английский средневековый купец, ставший прототипом известного персонажа английских легенд пантомимы Дика Уиттингтона. Он был трижды лорд-мэром Лондона (в 1397–1399, 1406–1407 и 1419–1420 годах), членом парламента и шерифом Лондона.
Также Корпорация отвечает за сохранность старых архивов Совета Лондонского графства, которые хранятся в добротном, но при этом элегантном здании в стиле ар-деко с белыми стенами и серым ковром на полу. Я показал библиотекарше удостоверение, она тут же выдала мне список литературы и объяснила, как заказывать нужные материалы. А еще предложила просмотреть электронный каталог на предмет фотографий.
— У вас что, «висяк»? — спросила она.
— Полный, — кивнул я.
Первым из хранилища доставили заказ номер LCC/CE/4/7, картонную коробку, полную конвертов из оберточной бумаги, стянутых пыльными белыми ленточками. Мне нужен был документ номер 39, датированный 8 марта 1941 года. Дата была указана на обороте конверта, и я, развязав ленточку, извлек листок со статьей, напечатанной красной типографской краской на бледно-желтой бумаге. Это означало, по словам библиотекарши, что данный документ был скопирован, и в руках у меня дубликат. На нем был гриф «СЕКРЕТНО» и заголовок: «Оперативная сводка, 9 марта 1941 года, 6:00».
Здесь перечислялся, в порядке значимости, ущерб, нанесенный заводам, железнодорожному полотну и станциям, телефонным узлам, электросетям, верфям, дорогам, больницам и муниципальным учреждениям. Детская больница Св. Фомы в Ламбете была разрушена, однако дальше я с огромным облегчением прочел, что там никто не погиб. Собственная реакция меня удивила — ведь эти события происходили за полвека до моего рождения. Далее, на середине третьей страницы сводки, я прочитал следующее: «„Парижское кафе“, Ковентри-стрит, 2140. Потери: 34 человека погибли, около 80 тяжело ранены».
Пока я ждал остальные материалы, библиотекарь позвала меня к электронному каталогу: она нашла какие-то фотографии. В основном из «Дейли Мейл» — тамошний корреспондент, скорее всего, прибыл на место сразу после бомбежки. В черно-белом цвете все выглядело очень мирно, и кровь была совсем незаметна. Но стоило приглядеться, и становилось ясно, что вот это продолговатое и серое, торчащее из-под стола, — кусок женской руки и что перед тобой самый настоящий морг. Кроме этой фотографии, было еще шесть сделанных внутри клуба и несколько снимков тел, доставленных в госпиталь «Черинг-Кросс». Навеки застывшее изумление на бледных лицах, окровавленные простыни и нехитрый инструментарий военного госпиталя.