Луна над Сохо
Шрифт:
В эпоху Возрождения, расцвета искусства, культуры и непрекращающихся кровопролитных войн, некоторые особо отчаянные военные инженеры прорывали оборону крепостей путем вылазки к воротам и закладывания возле них нехитрых взрывных устройств. Но поскольку в те дни такие устройства были скорее предметами искусства, нежели детищами науки, то нередко они взрывались сразу, и незадачливый взрывотехник, не успевший отойти в сторону, взлетал на воздух. Иногда — по частям. Французы, прославившиеся своим тонким и острым, как рапира, умом, называли такие мины «хлопушками» или «пукалками». Выражение «подорваться на собственной хлопушке»
Это и произошло со мной, когда я заставил Симону погрузиться в воспоминания, а она присосалась к моему мозгу.
Наблюдая со стороны взрыв бомбы, трудно воспринять его сразу — скорее уж потом осознаёшь, что произошло. Со стороны это как криво смонтированная кинолента или бракованная пластинка. Сначала музыка, смех и флирт, а в следующий миг все это сменяет — нет, не боль, а какое-то граничащее с шоком отупение. Запах пыли и ломаного дерева, красно-белое пятно, при ближайшем рассмотрении оказавшееся мужской выходной рубашкой. Под перевернутыми столами — оторванные конечности и безголовые тела. Тромбон с отодранной кулисой стоял, прислоненный к столу, словно забытый кем-то из музыкантов. Рядом на стульях двое мужчин в военной форме смотрели на него пустыми немигающими глазами — взрывная волна убила их на месте.
А потом — шум, крики и вкус крови во рту у Симоны.
Моей крови, как я понял через пару секунд: я прокусил себе губу.
Симона сама оттолкнула меня от себя.
— Как по-твоему, сколько мне лет? — спросила она.
— Что-то около девяноста, — ляпнул я, потому что иногда сначала говорю, а потом думаю.
— Твоя мама была права, — сказала Симона. — Я ведьма.
Я внезапно обнаружил, что слегка пошатываюсь и что рука у меня дрожит. Поднял ее к глазам.
— Это правда, — повторила Симона, — я не человек, я ужасное, отвратительное существо.
Я попытался объяснить ей, что она, вне всяких сомнений, человек и что многие из моих друзей вообще фактически бессмертны. Хотел сказать, что мы что-нибудь придумаем и все будет хорошо — но изо рта вырывалось какое-то нелепое бульканье, как в комиксах про Чарли Брауна.
— Прости, — сказала Симона, — я должна идти, мне надо поговорить с сестрами. Но только они ведь мне не сестры, верно? — горько усмехнулась она. — Я Люси, мы все три — Люси Вестерн.
С этими словами она повернулась и выбежала вон. Я слышал, как ее каблуки стучат по спиральной лестнице. И решил догнать ее, но, едва шагнув вперед, тяжело повалился на пол лицом вниз.
— Это был не самый разумный из ваших поступков, — заметил Найтингейл, пока доктор Валид светил фонариком мне в глаза, чтобы проверить, не пострадал ли мозг. Не знаю, сколько я провалялся на полу у себя в каретном сарае, но как только почувствовал себя в силах воспользоваться телефоном, то сразу же позвонил доктору. Он сказал, что у меня атонический припадок: должен же он был придумать этому какое-нибудь мудреное название, даже если понятия не имел, что же именно со мной произошло. Я очень надеялся получить понятное и правдоподобное определение этого термина до того, как увижусь со своим шефом, но он вошел в кабинет следом за доктором.
— Я хотел убедиться, что она имеет отношение только к делу «Парижского кафе» и никак не связана со стрип-клубом
И я рассказал о мисс Пэттернест и ее образах, создаваемых музыкой.
— Вы полагаете, эти «образы» действовали наподобие форм? — спросил Найтингейл.
— Очень может быть, — сказал я. — В детстве я много чего навоображал, когда засыпал или слушал музыку. Все так делают, а людей в мире миллиарды, и, сколь бы невероятным это ни казалось, если подобное действие повторить много раз, будет результат — магия. Ньютон наверняка точно таким же образом впервые вывел принцип действия магии. А эти девушки просто оказались в неудачном месте в неудачное время, и…
— И что же? — спросил доктор Валид.
— Я думаю, они выжили при взрыве в «Парижском кафе» потому, что «направили» магию, жизненную энергию или уж не знаю что через формы в своем сознании. Но мы знаем, что магия может высвобождаться в момент смерти — отсюда и жертвы.
— Отсюда и вывод: это вампиры, — добавил Найтингейл.
— Они не вампиры, — возразил я, поскольку трактат Вольфе недаром лежал у меня на столе. — Отличительная черта вампира — tactus disvitae, не-жизнь. А то, что творят они, похоже скорее на алкогольную или наркотическую зависимость. И поражение мозга жертвы в этом случае скорее осложнение, как цирроз печени при алкоголизме.
— Но человек все-таки не бутылка коньяка, — нахмурился Найтингейл. — А Вольфе слишком уж большое значение придает классификации. Но как бы то ни было, роза пахнет розой и так далее. Куда, вы говорите, она направилась?
— Скорее всего, домой, на Бервик-стрит, — ответил я.
— Значит, вернулась в логово, — сказал Найтингейл. И таким тоном он это сказал, что мне стало не по себе.
Доктор Валид выдал мне пару таблеток обезболивающего и бутылку диетической колы — должно быть, нашел в холодильнике. Я запил ею лекарство. Она совсем не шипела, когда я открыл крышку, и была абсолютно безвкусная. Видимо, давно выдохлась.
Сев на диван рядом со мной, доктор тронул меня за локоть.
— Если ваш отец когда-то действительно близко общался с Симоной, то, возможно, нам удастся выявить последствия. Поэтому мне нужно, чтобы вы завтра к одиннадцати утра привезли его в Университетский госпиталь. А вы, — повернулся он к Найтингейлу, — чтобы в течение получаса выпили горячего молока, приняли снотворное и отправились в постель.
— Но как же… — попытался возразить Найтингейл, однако доктор Валид не дал ему не то что закончить, но даже и начать толком.
— Если вы не будете следовать моим предписаниям, то, клянусь жизнью отца, я вас обоих отправлю на принудительный больничный, — сказал он. — Я ясно выразился?
Мы дружно кивнули.
Позже, когда мы потребовали от Молли положенных нам горячих напитков и сидели в кухне, ожидая их, Найтингейл поинтересовался моим мнением насчет того, действительно ли доктор Валид имеет право так распоряжаться нами.
— Думаю, да, — ответил я. — Во всех бумагах он значится как официальный консультант нашего отдела по вопросам медицины. Если бы у нас здесь были камеры и узникам вдруг потребовалась бы медицинская помощь, мы также обратились бы именно к нему. А кстати, нет ли у нас случайно камер?