Луна Вечности

Ротэр Рони

— Давай подождем еще немного.

— Чего? Островной стражи?

— Я уверен — он сломается.

— А если нет? Предлагаю выдвигаться в порт. Ванкранц — человек дисциплинированный, и отплывет вовремя. Если вы ошиблись в евнухе, нам придется почти три недели ждать возвращения «Серого странника», скрываясь от дусан-дадарских законников.

— Пятнадцать минут, Астид. До рассвета есть время.

Сдавшись, полукровка скинул сумки, сел на кровать. Ждали, глядя друг на друга, настороженно прислушиваясь к звукам снаружи. Внезапно Гилэстэл поднес указательный палец к губам, а затем указал на дверь. На негромкий короткий стук

князь направился к двери, а Астид потянул из ножен меч. За дверью обнаружился заспанный слуга с листком бумаги, сложенным вчетверо. Он с поклоном протянул бумагу князю.

— Панжавар Падхар.

Заглянув через плечо Гилэстэла, в центре листа Астид увидел один-единственный знак дусан-дадарской грамоты, означавший «да».

Глава 7

Обескураженный предложением князя, Падхар пробыл в кабинете до середины ночи. Подвыпившим гостям не возбранялось оставаться на ночь там, где застал их сон — в большом ли зале, в приватных ли кабинетах. Но Падхар, улегшийся прямо на ковре, не спал. Его то охватывал возбужденный жар при мысли об открывающихся перспективах, то трясло, словно от холода, в ожидании вездесущей и всевидящей стражи.

Он скорчился на ковре, подмяв под себя подушки. Он изгрыз ногти на своих ухоженных пухлых коротких пальцах. Он переворачивался с боку на бок, то отшвыривая подушки, то сгребая их под бок. Два раза во входную дверь тихонько стучали. Падхар в ужасе замирал, притворяясь спящим, и сквозь прищуренные веки наблюдал, как в комнату заглядывал ночной слуга. Убеждаясь, что гость спит, слуга неслышно закрывал дверь. А Падхар, выдохнув, снова тискал подушки.

Мучимый страхами и жуткими видениями своей возможной казни, евнух в итоге решил, что существующее положение его вполне устраивает. В конце концов, многие из тех, кого он знал, были бы счастливы оказаться на его месте. Тот же Сеймё. Падхар богат, имеет вес при дворе, многие блага и капризы доступны ему. Зачем ломать с таким трудом достигнутое благополучие?

Понемногу успокоившись, евнух воспрял духом, с осуждением покачал головой, взглянув на искусанные пальцы. Он с удивлением прислушался к царящей в Устричном доме тишине и только сейчас осознал, что уже глубокая ночь. А еще почувствовал нестерпимое желание опорожнить мочевой пузырь.

Дрожащий слабый свет ночных фонарей освещал пустой коридор и лестницу. Падхар спустился в уборную, миновав дремавшего на скамье в большом зале слугу. Мысленно благословляя ночное безлюдье, Падхар воровато огляделся и толкнул дверь в женскую уборную. На высоком стульчаке, позволяющем дамам не испачкать платье, сидеть было не в пример удобнее, чем неловко корячиться над дырой в полу мужского клозета. И потому Падхар избегал посещать подобные места при наличии там людей. Евнух сморщил лицо, сжал губы, терпеливо пережидая боль, сопровождающую его каждый раз при посещении уборной.

И внезапно подумал, что эта боль, эта стеснённость и унижение с ним навсегда. Он будет испытывать их до самой смерти. И никогда не покинет дворца. И пределов Дусан-Дадара. Он не познает во всей полноте женской ласки. Не оставит после себя ничего по-настоящему важного. После кончины его останки не будут похоронены в семейном склепе, и даже просто в могиле. Его изувеченное рыхлое тело, завернутое по статусу в шелковый отрез, канет в морской пучине, став пищей для рыб и крабов. Которых дусан-дадарские

рыбаки однажды выложат на прилавок на рыбном базаре. Что его деньги… Что его влияние… Тлен.

Падхар долго сидел, всхлипывая, шмыгая носом и иногда утирая увлажненное слезами лицо краем рукава. От холода протекающей внизу смывной канавы озябли ягодицы. Он встал, натянул штаны и уныло поплелся темными коридорами в кабинет. Проходя мимо дремавшего слуги, Падхар остановился, подумал и пнул ножку скамьи, на которой тот сидел. Слуга открыл глаза, и, увидев евнуха, торопливо вскочил.

— Принеси бумагу, чернила и кисть. И скажи, чтобы приготовили паланкин.

Обмакнув кисть в чернила, Падхар занес её над листом и замер в раздумье. С кончика кисти на бумагу упала капля, расползлась по ней многоногой кляксой. Слуга торопливо заменил испорченный лист. А евнух все не мог решить, что же написать. Наконец ткнул кистью в лист, размашисто чиркнул на нем и бросил кисть на подставку.

— Передай это чужеземцам, которые остановились тут, — сказал Падхар слуге и быстро, словно убегая от кого-то, засеменил к ожидающему его паланкину.

Он успел вернуться на Лунный остров к началу утренней молитвы. В храме он возносил хвалу Дербетану, желал ему ночей Обновления, но думы Падхара были далеко не о долголетии владыки. Он прятал глаза от находящихся рядом вельмож. Покрывался холодным потом при бряцании наручей и позвякивании украшений на их нарядах, слыша в этих звуках лязг мечей явившейся за ним стражи. Вопреки его опасениям, всё шло обычным порядком.

И параллельно с тягучим, ознобным страхом в душе Падхара стало разгораться вожделение. Но возжаждал он не славы и почестей, не рукоплесканий и хвалебных песнопений. Молодости и присущих ей сил возжелал старый евнух. И если прежде подобные размышления отгонялись Падхаром с раздражением, как бесплодные, ни к чему не ведущие пустые мечты, то теперь появился шанс преобразовать их в некий план.

Яд страха, сковывавший мысли и леденивший кровь в жилах, понемногу вымывался, вытеснялся воодушевлением. Нависшая над Падхаром мрачная тень возможной кары постепенно растворялась в лучах открывающихся перспектив. К завершению молитвы евнух окончательно воспрял духом.

К его возвращению Сеймё, как всегда, накрыл стол к завтраку. Падхар положил в рот кусочек тонкой, как бумага, лепешки с завернутыми в неё маринованными водорослями, задумчиво прожевал.

— Скажи, Сеймё, на что ты мог бы решиться, чтобы снова стать молодым? И здоровым?

Слуга недоуменно взглянул на евнуха.

— Я не думал об этом, панжавар.

— Совсем? — Падхар устремил пытливый взгляд на старика.

— Я не смею отвлекаться на бесполезные мысли, — смущенно поклонился тот.

— Ну а всё же?

— Сейчас моя жизнь понятна и наполнена смыслом, — набравшись смелости, со вздохом ответил Сеймё. — Стань я завтра молодым — и придется преодолевать весь путь заново, совершать новые ошибки и переживать утраты. Будь у меня возможность, я бы попросил у богов умиротворения и покоя. Я слабый человек, панжавар. У меня не хватит сил прожить две жизни.

Падхар с некоторым удивлением выслушал Сеймё. Он ожидал другого ответа. Но старый слуга в чем-то был прав — не у каждого достанет силы духа на вторую жизнь. Некоторые и единственную спешат преждевременно завершить. Такая сила, такое стремление есть у владыки Дербетана. Но ему они даны по праву рождения.