Луна звенит (Рассказы)
Шрифт:
Они уже доплыли до устья речушки, до черных, гниющих свай былого моста. Люда не помнила этого моста, который соединял когда-то село с соседней деревней. Волга, подпертая плотиной, затопила деревню, в которую он вел, и люди сломали ненужный мост. А может быть, и не люди сломали его. Может быть, сам обвалился от ветхости.
Высокие бревна с трухлявыми вершинами уныло и голо торчали из воды, словно переходили вброд разлившуюся и уже далеко не узкую речку, которая впадала в Волгу.
Мотор вдруг чихнул и фыркнул…
— А-а, собака, — сказал Пухарев устало. —
Он торопился и рвал кожаный шнур с остервенением и с каким-то озлобленным хгаканьем, как мясник, разрубающий мясо.
И наконец мотор заработал, заглушив все звуки, лодка ринулась к берегу, разрезая воду, но Пухарев успел схватить рукоять мотора и направить лодку в русло реки. Он потно и счастливо улыбался и обтирал рукавом маслянистое, смуглое лицо. А Люда тоже улыбалась ему, глядя на светлые его ресницы, будто припорошенные мукой.
Мотор был мощный, и Пухарев криком приказал Люде пересесть на нос, потому что волна захлестывала осевшую корму. Люда покорно подчинилась ему, и ей это было приятно — подчиниться. Она никогда еще не ездила на лодке с мотором и немножко побаивалась той несущейся навстречу водной глади, которая скользила под рукой. Она сидела смирно, и ей казалось, что Пухарев слишком сильно раскачивает лодку. Но все эти опасения скоро прошли.
В безмолвном том мире, который раскинулся вокруг, далеко по сторонам стояли леса, и эти леса отражались в гладкой воде. Вода бесшумно скользила за бортами, растекаясь сзади широким и мягким веером. В этом нереальном безмолвии реки и огромного мира плыли белые и красные пирамиды бакенов, и только по этим уплывающим бакенам можно было понять великую ширину реки и сонный ее простор.
Где-то в вечереющем небе, за туманной дымкой, мягко светило солнце, и вода, принявшая рассеянный свет, стала похожа на топленое молоко.
Люда знала, что Пухарев все время смотрит на нее, и когда оглядывалась, он ласково и задумчиво улыбался. И это вынужденное молчание в грохоте мотора, ставшем уже привычным и как будто незаметным, смущало ее, придавая особенную значимость случайным их взглядам. Однажды Люда крикнула ему изо всех сил:
— Смотри! Наш катер идет!
Он, задумчиво улыбаясь, показал ей на уши и отрицательно замотал головой.
— Катер! — кричала она и показывала вперед рукой.
Тогда он понял и закивал в ответ.
Катер быстро приближался. Нос его был острый и высокий, как у военного корабля. Он безмолвно плыл навстречу, огибая бакен, а на носу у него пенились два снежных ниспадающих буруна. Пухарев направлял свою лодку будто прямо на катер, и казалось, если он не свернет чуть в сторону, им не избежать катастрофы. Люда беспокойно оглядывалась, но Петя сидел серьезный и вроде бы не видел ее беспокойства.
Катер надвигался, и Люда тревожно смотрела на его бесшумный и быстрый бег. Она уже видела черный номер на борту, видела капитана в рубке и только сейчас с облегчением поняла, что лодка не столкнется с ним, а пройдет метрах в тридцати от левого борта. Катер проплыл мимо торжественный и молчаливый, как воздушный корабль, и даже с такого близкого расстояния
Лодку сильно качнуло на волнах, и брызги от ударов кольнули лицо. Но скоро волна успокоилась, и Волга опять разгладилась и улеглась. Катер скрылся из глаз. Пухарев, не выпуская из руки мотор, опять стал ласково и задумчиво улыбаться, когда Люда оглядывалась на него. И лишь однажды он показал рукой и глазами куда-то вперед и что-то крикнул ей. Она взглянула в этом направлении и увидела уток. Они улетали от лодки низко над водой, и чудилось, будто то летели две вереницы уток — одна в воздухе, а другая в воде…
— Утки! — крикнула она и засмеялась.
Он понял ее и тоже засмеялся, кивая.
Люда никогда не видела его таким серьезным и молчаливым, и какое-то смутное чувство испытывала она, думая о незнакомом ей Пухареве, который словно разглядывал что-то очень важное впереди и небывалое, видел то, чего никогда не увидеть ей, что недоступно ей, и чувствовала странную гордость за этого преображенного человека. «Он и за рулем такой, — подумала она. — Так же, наверное, смотрит на дорогу». И ей стало радостно до мурашек оттого, что вдруг подумала так о нем. Но больше Люда не оглядывалась, зная, что он опять загадочно улыбнется ей…
Уже смеркалось, когда они свернули в залив. В этом заливе вода была темная от отражений, и лодка с какой-то удвоенной, казалось, скоростью понеслась по этой воде, мимо лесных и близких берегов, и, когда до камышей оставалось уже немного, когда побежали навстречу листья кувшинок, светлеющие на тинистой воде, Пухарев выключил мотор.
Это было неожиданно, как взрыв. Люда услышала шум воды и тинькающую песенку какой-то лесной птицы… Лодка, сбавляя скорость, врезалась в камыши, и шумные камыши расступились и, тормозя, остановили ее.
— Вот так, — сказал Пухарев, — Видела, утки поднялись?
— Нет, — ответила Люда. — Где поднялись? Там, на Волге?
— Отсюда.
— Нет, не видела…
— Замерзла?
— Нет.
— Ну, не ври только! Я и то замерз.
В камышах густо пахло болотом и все время что-то шуршало тихо и осторожно.
— Давай лучше помолчим, — попросила Люда.
Лес над заливом уже потемнел, и небо над лесом окрасилось теплой розовостью. Смеркалось. Пищали комары.
Пухарев держал ружье на коленях и оглядывал небо. И когда стало совсем сумрачно, и свет неба совсем угас, и уже несносно стали кусаться комары, он вдруг пружинисто поднялся, качнул лодку и выстрелил вверх. И долго вглядывался куда-то, перезаряжая ружье.
— Ты чего стрелял? — шепотом спросила Люда.
— А ты разве не видела?
— Уток?
— Да.
— Нет, не видела.
— Ну, слышала небось, крыльями свистели…
— Нет, — сказала Люда. — Убил?
— Помирать полетели, — отозвался Пухарев. — Ты смотри, а то чего ж так сидеть.
Он говорил это таинственным и сдавленным голосом, и Люда, которой передалась значимость всего происходящего, ответила шепотом:
— Знаешь, как комары кусаются! Ужас!
— Вкусная, значит… терпи.