Лунная радуга. Чердак Вселенной. Акванавты
Шрифт:
Неугомонному Яну пришло на ум принять перед сном холодный душ. Путь в душевую оказался неблизок, поскольку Ян, как это обычно с ним происходит, останавливался поболтать с каждым встречным. В атриуме его окликнул Нортон, который возвращался с нижнего яруса, — командир десантников, узнав о предстоящем торможении, ходил проверять состояние десантного оборудования. Естественно, Ян попытался завязать беседу. “Бака не видел?” — рассеянно спросил командир. “Не видел. А в чем дело?” — “Увидишь — передай, что в аккумуляторном отделении поврежден экран”, — ответил Нортон и вознесся на жилой этаж. Ян побрел по коридору бытового яруса. Его одолевало искушение отправиться на разведку в аккумуляторный отсек — вдруг там что–нибудь интересное!.. Он нерешительно остановился, и в этот момент из атриума показался Бак. “Салют, Феликс! — трагическим шепотом произнес Ян, как только механик с ним поравнялся. — Тебя мне и надо!..” — “Чего это ты здесь прохлаждаешься?” — подозрительно спросил Бак. Ян, округлив глаза, сообщил механику скверную новость и на всякий случай прибавил: “Сам видел: вдр–р–ребезги!.. И записка внутри: “Так будет с каждым, кто употребляет одеколон “Доброе утро”. Во избежание неприятностей употребляйте исключительно лосьоны!” А в конце — череп с двумя мослами крест–накрест и подпись: “Веселый Парфюмер”. Не веришь? Вот провалиться мне в атриум!..” — “Да не нужна мне записка, отстань!.. — не принимая игры, проворчал механик и на свою беду вслух подумал: — Мне интересно с самим Парфюмером как–нибудь встретиться…” Это была непростительная оплошность, которую склонный к мистификации десантник не замедлил использовать. Тем более что с механиком у него были личные счеты. Однажды им двоим надлежало выполнить какую–то работу по проверке вакуум–оборудования корабля. Натянув скафандр, Ян битый час прождал механика на палубе вакуум–створа, изнывая от скуки, не дождался, ушел и не по своей вине получил от Нортона внушительную нахлобучку… “А мне, думаешь, не интересно? — сказал он, таинственно озираясь. — Я, думаешь, почему здесь стою? Жду, когда он выйдет!..” Ставку в игре Ян делал, конечно же, на легенду о чужаке. И бедный Бак, утратив бдительность, “клюнул”. Легенду о чужаке он, правда, не слышал, но зато “диверсант” был для него ощутимой реальностью. “Кто выйдет? Откуда выйдет?” — “Тс-с!.. — свирепо прошипел Ян. — Откуда мне знать кто? Вот я стою и гадаю, что делать…” Бак молниеносным движением ухватил десантника за одежду на груди и, подтянув к себе рывком, прорычал: “Где он?!” Десантник молча указал на дверь девятого отсека…
Впоследствии он клятвенно утверждал, что выбор двери был совершенно случаен, но в это трудно поверить. Скорее всего он просто не принял в расчет горячности инженера–хозяйственника и полагал, что розыгрыш закончится сравнительно безобидно. Исход розыгрыша он представлял себе в трех вариантах. Первый: Бак заподозрит подвох, и ничего занятного не произойдет. Второй: Бак позвонит в указанную дверь, и начнутся забавные переговоры. Дело в том, что трое из пяти бывших в составе экипажа нашего рейдера женщин незадолго до того момента, о котором идет речь, вошли в девятый отсек, и наблюдательный Ян это, конечно же, заприметил. Девятый отсек включает в себя целый комплекс специализированных кабинетов — массаж, гигиена, косметика… ну и так далее. Естественно, любые маневры механика у запретной для мужского населения двери выглядели бы весьма пикантно. Самым утонченным был третий вариант: Ян под каким–нибудь предлогом передает свой “наблюдательный” пост в коридоре обманутому механику и спокойно идет в душевую, а на обратном пути великодушно разъясняет “часовому” ситуацию, напомнив, что нечто подобное происходило на палубе вакуум–створа.
Сценарий развернулся по второму варианту, но в гораздо более скандальной форме, чем мог предположить изобретательный десантник. Бак тяжело взглянул на дверь, сказал: “Постереги–ка мне его, я мигом…” — и со скоростью ветра умчался в аккумуляторный отсек. Никакой записки там, разумеется, не было, но был разбитый экран, и этого оказалось вполне достаточно, чтобы выбить инженера–хозяйственника из колеи…
Вернувшись в ураганном настроении, он увидел соучастника “ловли” на прежнем посту и, уже не раздумывая, бросился к злополучной двери. Других входов и выходов девятый отсек не имел, и возбужденный механик уверовал, что “диверсант” в западне… Дверь была заперта, но, разумеется, вовсе не по причине, которую не без помощи хитроумного Яна вообразил себе Бак. На его звонки и рычание: “Ну–ка немедленно открывай!!!” — никто не откликнулся. Лишь мигнул, добавив механику ярости, объектив смотрового глазка. В ход пошли кулаки, коридор наполнился непривычным для обитателей рейдера грохотом. Ян с опаской отступил ближе к атриуму. Ничего не зная об изрядно досадившем Баку “диверсанте”, он, естественно, был озадачен слишком решительным штурмом двери. Грохот уже начинал привлекать внимание тех, кто находился в отсеках бытового яруса (из предбанника с любопытством высунулись две обернутые простынями фигуры), и тех, кто еще бодрствовал наверху (Ян заметил спрыгнувшего в атриум человека). Уразумев наконец, что “утонченный” розыгрыш оборачивается глупым скандалом, десантник уже было собрался остановить самозабвенно атакующего запретный отсек механика, как вдруг дверь на мгновение распахнулась и механик исчез… Ян остолбенел. Фигуры в простынях обменялись невнятными возгласами. Дверь опять на мгновение распахнулась — в коридор, словно из катапульты, шумно вылетел человек в огромном, насаженном на голову почти до плеч, блестящем шлеме! Стукнувшись о стену, Бак снял с себя “шлем” — колпак для сушки волос — и, разбрасывая хлопья пены (с ног до головы он был облит какой–то очень ароматной пенящейся жидкостью), грозно потрясая колпаком, двинулся на десантника. Что и говорить, зрелище было постыдное… Вдобавок мстительные женщины успели разрисовать физиономию несчастного механика губной помадой. Ян, который оцепенело следил за приближением Бака, вряд ли смог бы легко уйти от возмездия, не заметь механик вовремя капитана. Молчанов неподвижно наблюдал развитие событий, а за его спиной застыли в ожидании плечистые фигуры двух пилотов. Механик выронил колпак. Произошла немая сцена, после которой Молчанов, круто повернувшись на месте, удалился в сторону атриума…
Но я, повторяю, об этом еще ничего не знал и, слушая в командной рубке жесткие слова капитана, пытался вообразить себе истинную подоплеку скандального происшествия. В одном я был убежден: Бак честный, искренний человек, и Подозревать его в умышленном нарушении общепринятых норм Морали и этики просто нелепо. Это свое убеждение я высказал капитану и добавил, что если дать себе труд разобраться в побудительных мотивах вчерашнего “проступка” механика, то ничего предосудительного, а тем более злонамеренного в них не сыщешь. Напротив, следовало бы оценить бескомпромиссность и мужество человека, который в одиночку вынужден вести неравную борьбу с противником необычайно изворотливым, ловким.
— Ну, положим, в существовании “диверсанта” я позволю себе усомниться, — возразил капитан. — А вот чисто служебные недочеты инженера–хозяйственника и его вчерашняя клоунада — это для меня вполне реальные факты. И настолько реальные, что я действительно вынужден дать им оценку. Правда, обратную той, которую предлагаете вы.
— В таком случае, — сказал я, — вынужден заявить: ответственность за вчерашний скандал, каким бы он ни был, лежит на мне, поскольку именно я инициатор ежевечернего патрулирования коридоров и бытовых отсеков. Правда, сегодня утром мы с инженером–хозяйственником решили прекратить всякую самодеятельность и передать добытую информацию вам. Убедить вас принять нужные меры не удалось… Жаль. Откровенно говоря, я разочарован.
— Но и я в недоумении, — серьезно сказал капитан. — Ваша настойчивость мне непонятна. Не могу же я запретить Рэнду Палмеру развлекать своих друзей небылицами о чужаке.
— Такое впечатление, будто мы беседуем на разных языках… Говоря о нужных мерах, я имел в виду не столько Рэнда Палмера, сколько обстановку в целом. Представим себе на минуту реальность чужака. Вопрос: что будет с корабельным “зайцем”, если при торможении он по тем или иным причинам не сумеет воспользоваться средствами противоперегрузочной защиты?
— Сумел же воспользоваться во время разгона.
— Да, но теперь не сумеет. Не получится вдруг. Что будет?
— Успокойтесь, — бесстрастно сказал Молчанов. — Ничего такого не будет. Никаких корабельных “зайцев” на борту рейдера нет.
— Вы уверены в этом на все сто процентов?
Капитан взглянул на часы. В глазах его тенью прошла какая–то мысль, отразившись на лице выражением неудовольствия. Я тоже взглянул на часы. До перерыва на дневной отдых оставалось меньше десяти минут. Мне хотелось уйти, однако теперь, при всем моем желании, я не мог этого сделать без разрешения начальства. Стой и жди (даже если ждать тебе, кроме обратного пропуска, по–видимому, нечего) — таков порядок.
— В рабочей обстановке, — доверительным тоном заговорил капитан, приближаясь к столу, — я никогда не пользуюсь словом “уверен”. Предпочитаю слово “убежден”. И вам советую. Это поможет нам избежать неудобств, которые вы называете “беседой на разных языках”. — Привычным движением он утопил одну из кнопок внутренней связи, будто ставил заключительную точку нашему разговору. — Вахта, прием!
Мне оставалось заручиться спокойствием.
В стеклянной толще грибка столешницы замелькали голубые блики — вызов на связь. Я машинально взглянул на экран информатора в тыльной стороне рубки, но ничего на нем не увидел. Капитан смотрел куда–то в “космический” вырез боковой стороны. Я ввел поправку, посмотрел туда же и замер.
Да, это было великолепно! И не просто великолепно, а… как бы точней оценить? Ну, в общем, все двенадцать баллов по шкале эстетической категории высшего совершенства!..
Говорят, настоящую красоту прежде всего ощущаешь спиной — пробегают, знаете ли, эдакие резонансные мурашки сопричастности и восторга. Что ж, правильно говорят, я это в полной мере прочувствовал… Мне вспомнилось старое изречение: “Нет ничего прекраснее танцующей женщины, скачущего коня и чайного клипера под всеми парусами”. Теперь я мог бы добавить: нет ничего романтичнее женской земной красоты в океане холодного блеска Вселенной… Я оцепенело всматривался в это, без сомнения, знакомое мне лицо, узнавая его и в то же время не узнавая там, среди звезд, и, признаюсь, готов был к восторженным декламациям. “Руки, богиня иль смертная дева, к тебе простираю. Если одна из богинь ты, владычица пространного неба, то с Артемидою только, великою дочерью Зевса, можешь сходна быть лица красотою… Нет, ничего столь прекрасного между людей земнородных взоры мои не встречали доныне; смотрю с изумленьем…” О да, забыв обо всем, стоял я как столб и завороженно созерцал новоявленную нимфу Млечного Пути. Было в ней что–то очень земное и одновременно экзотически неземное, звездно–музыкальное, вселенское… Улыбчивые карие глаза, жемчужно–розовые губы, плавные контуры темных волос. В серповидную прядь на виске великолепно “вписалась” драгоценная капля лучистой Капеллы…
— Вахта административно–технического сектора на приеме! — бодро отрапортовали жемчужно–розовые губы. — Слушаю, капитан.
Я медленно возвращался с неба на грешную зем… в Командную рубку.
— Таня, дайте, пожалуйста, на экран информатора полную схему дислокации, — распорядился Молчанов. — Шесть рядов с цифровым итогом.
— Минуточку, капитан, — ответила из созвездия Возничего Таня.
“На экран информатора, значит… — подумалось мне. — Схему, значит, туда, а красавицу Таню сюда, на звездный экран большого обзора. А ведь он романтик, наш капитан! Ай–ай–ай, какой утонченный эстет!.. Да, в этом рейсе открытия сыплются на меня одно за другим. Кто–то любит кататься на “бивнях” слона–корабля, а кто–то не прочь украсить свою рабочую обстановку “звездными девушками”. И ведь как эффектно украсить! Даже лучистая капля Капеллы на месте — в центре красиво изогнутой пряди волос у виска. И Таня, конечно, не знает. Будет жаль, если узнает. Пропадет естественная непринужденность — прощай тогда чарующий эффект…”