Лунная радуга. Чердак Вселенной. Акванавты
Шрифт:
— Нет. Этого добра у любого работника Внеземелья хоть отбавляй. Я имела в виду то, что у вас внутри.
— Простите, но какое вам дело до того, что у нас внутри? Несколько мгновений лицо ее было угрюмо–задумчивым.
— Выпьем кофе? — предложила она. — Не отказывайтесь. Кофе местный, меркурианский.
На стол из буфетной тумбы переместилась целая флотилия предметов кофейного сервиза — не менее дюжины сосудов разных форм, изящные тонкостенные чашки, блюдца, ложки, розетки… и даже что–то вроде подсвечника с дрожащими язычками спиртового пламени — все из желтого сверкающего металла.
— Молоко? — предложила она. — Сливки? Мороженое? Суфле?
— Нет, просто кофе. Сливки, суфле — это вам.
— Почему мне?
— Потому что было заметно, как вы пытались заставить себя поесть и как у вас ничего из этого не вышло. Сливки тоже местные?
— Конечно. Здесь все местное. Вы еще увидите наши “зеленые фабрики”, фермы, плантации…
— Вы имеете к этому отношение?
— Только как потребитель. А как специалист я имею отношение к субкритической модификации металлов. Сверхпрочные сплавы. То, на чем вы летаете. Пейте, остынет.
Он поднес к губам сверкающую чашку.
— В другой обстановке я бы подумал, что чашка из натурального золота.
— Здешнее золото ничего особенным не отличается от земного.
— Что, вся эта посуда… золото? Но зачем?
— Красиво, практично. Не окисляется и не тускнеет. Как вам наш меркурианский кофе? — спросила она.
— Я не нахожу в нем ничего меркурианского. Вкус обычный, земной.
— В этом его достоинство. Наши плантации совершеннее лунных.
— Богато живете.
— Да… как будто небедно. Еще чашку?
— С удовольствием. — Он посмотрел на цветные струи дымов за окном и спросил: — Промышленность ваша коптит?
— Наша промышленность не коптит, — сказала она, не повернув головы. — Дымят побочные кратеры Малого Аборигена.
— Есть и Большой?
— Был. Вел себя агрессивно, намучились с ним и в конце концов подавили. Красивый был вулканище. Необузданный, пылкий… Слишком близко от города.
— Но ведь и этот недалеко.
— Даже ближе.
— Почему бы его не заткнуть?
По ее глазам он понял, что сморозил глупость.
— Не кощунствуйте, — тихо проговорила она. — Вулканологи заботятся о здоровье Малого Аборигена так, как не заботятся о своем собственном. Мы считаем Малый Абориген подарком судьбы, и здесь не принято говорить о нем в неуважительном тоне.
— Понятно… Химия?
— Верно. Вулканогенное сырье. Но прежде всего вода.
— Знаменитый гейзер Мелентьева?
— В том числе, но не только. Малый Абориген, насколько я понимаю, не единичный вулкан. Система вулканических очагов. К счастью, малоактивных — в сольфатарной стадии, как говорят вулканологи. Горячие газы, вода… и все
остальное. Воды неожиданно много. В стане меркуриологов и вулканологов до сих пор царит теоретическая неразбериха. Они по–разному объясняют “гидрофеномен очаговой провинции Абориген”, но это, понятно, не мешает нам использовать гидрофеномен для нужд бытовых, культурных, промышленных. А вы говорите “заткнуть”.
— Ну, давайте я отрежу себе язык.
— Опасаюсь, ваша жена никогда мне этого не простит.
— Правильно опасаетесь.
— Профессия у нее земная?
— Она архитектор.
— А можно узнать, как ваша жена относится к профессии космодесантника?
— Конечно, без особого восторга, но… — Он смотрел, как она наливает кофе.
— Я слушаю вас, продолжайте.
— …но без той предвзятости, которая граничит с нетерпимостью, а может быть, даже и с ненавистью.
— Понимаю, что это вы обо мне… но не понимаю, откуда вы… обо мне…
— Почувствовал. Это всегда очень хорошо чувствуется.
— Будь на то моя власть, — проговорила она, — я запретила бы десантникам жениться.
— Можно проще: не выходить за десантника замуж, вот и все.
Он заметил, как она вздрогнула. Это сильно и неприятно его удивило, и он подумал, что никогда еще не доводилось ему совершать столько промахов на протяжении одного часа.
— Замечательный город, — сказал он и залпом выпил чашку довольно горячего кофе. — Аркад произвел на меня впечатление… Респектабельный город, солидный. Все четыре кита на месте… — Мелькнула мысль: “Разговорился… Кофе, что ли, виноват?”
Она рассеянно покивала. И словно очнувшись:
— Что… какие киты?
— Ну, эти… хлеб, энергия, вода, металл. На которых… э-э… современная цивилизация.
— А… Да, конечно, киты… Хлеб с маслом. Энергия… Сколько угодно. Металл. Вода. Море воды… Кстати, видели вы наше Море?
— Море?.. Нет, не видел.
— Только что ушла моя подруга. Жаль. Она бы вам его показала. Я не могу. У меня через сорок минут один умный опыт в лаборатории субкритических модицикаций. Чувствую, не получится.
— Опыт?
— Да. А на Море вам непременно надо взглянуть. Глазам не поверите… Значит, пятый кит утонул?
— О чем вы? — спросил он осторожно.
— Об утопленнике, разумеется. О том самом — пятом. Который взял да и утонул. Как–то места ему не нашлось среди четырех… — Она старалась говорить спокойно, однако голос ее изменился от напряжения. — Ладно, не будем. Сотни тысяч раз уже слышали: нравственность — служанка потребности. Миллионы раз… Строптивая, своенравная, но служанка. И самое печальное, что это наполовину правда.
“Черт!..” — подумал он, глядя на нее в упор.
— Не смотрите на меня так, — сказала она. — Я сегодня, верно, не в своей тарелке, но я в своем уме.