Шрифт:
Анатолий Днепров
Лунная соната
I
Над космодромом разнесся голос диспетчера:
– Пассажирам, отправляющимся в сторону Луны рейсом два ноль семь, занять место в роллере. К старту корабля машина отходит через пять минут.
Объявление повторили три раза. Ольга посмотрела мне в глаза:
– Ну же, Владо! Будь хоть чуточку веселее!
Ее лицо сияло от радости. Оно просто излучало свет, точно так, как тогда, когда я первый раз увидел ее рядом с "Людвигом".
Товарищи
– Скажи, что мы будем друзьями, Владо, - прошептала Ольга.
– Что-то вы долго! И вдобавок шепчетесь. Герка, не жми так сильно мне руку!
Это из круга кричал наш друг, Сережа Самойлов. Он-то думал, что знает про меня и Ольгу все.
– Мы останемся друзьями?
– спросила она. Я кивнул головой.
– Молодец, Владо. До свидания.
– Ну, нацеловались?
– нетерпеливо кричал Сережа.
– Да, - ответил я.
– Оля, передай привет Георгию.
– Обязательно, - ответила девушка. Улыбаясь, она пошла по ступенькам вниз к площадке, где стоял голубой роллер.
Роллер укатил к стартовой площадке, а мы продолжали стоять на месте, глядя на серебристую громаду.
– Ладно, - сказал я, - пойду...
Меня никто не пытался остановить. Всем было все понятно, во всяком случае они так думали. Уже на верхней террасе парка я почувствовал, как вздрогнул воздух, как широкими, упругими волнами покатился во все стороны гул могучих двигателей. Я остановился и посмотрел на зеленый горизонт. Низенькие липы выбросили свои кроны в сторону от центра стартовой площадки, а серебристая сигара закачалась в клубах черного дыма и начала подниматься вверх. Через мгновенье пронзительный визг рассек горячий воздух, и космический аппарат исчез в ослепительной голубизне неба.
...Я люблю эту дорогу среди зеленых холмов. Когда-то мне казалось, что ей нет конца, как нет конца человеческому счастью. На ее обочине росли молодые липы, а дальше начинались холмы, пологие, округлые, как будто здесь когда-то закопали гигантские шары, и в течение веков они погружались в землю все глубже и глубже. Я люблю эту дорогу, я бродил по ней много раз - и тогда, когда, как сегодня, над ней перелетали посвистывающие птицы, и когда по капюшону моего плаща барабанил осенний дождь, и когда из-за холмов на нее гурьбой выходили мальчишки и усердно стучали лыжами об асфальт, чтобы сбить снег...
Мимо меня промчался автобус и кто-то, наверное Галя Войн, высунув голову в окно крикнул:
– Владо, не заблудись!
...Первый раз, когда мы пошли с Олей к космодрому, она недоверчиво спросила:
– А вы знаете, куда ведет эта дорога?
Она и не подозревала, что я прошел по ней сотни раз. И много-много раз суждено было нам теперь пройти по ней вдвоем. А однажды ночью мы свернули с асфальта в сторону и вышли на Большое озеро, в котором отражалась луна.
Я никогда не забуду той ночи.
II
"Когда на сердце тоскливо, иди к людям". Я не помню, кто это сказал, но нужно, чтобы на сердце действительно было тоскливо, дабы понять правду этих слов. Первый, кто попался мне в лаборатории, был Герман Зоннельгардт.
– Они хотят разломать "Людвига". Вы должны немедленно вмешаться, торопливо проговорил он, теребя борт моей куртки.
– Зачем?
– удивился я.
– Спросите их, этих чудаков из ВЦ.
– Не давайте им ломать "Людвига", Владо Андреевич, - жалобно просили девушки.
– Если им нужно установить новую машину, можно для этого выделить помещение на тринадцатом этаже. Там, в одной аудитории вот уже год как лежит архив, давным-давно переписанный на цилиндры.
Я-то знал, что спасти "Людвига" мне не удастся, но к руководителю вычислительного центра все же пошел. Он меня встретил лукавой улыбкой.
– Садитесь, Владо, и давайте сделаем вид, будто мы обсуждаем судьбу "Людвига". Как улетела Ольга?
– Хорошо, - ответил я и попытался улыбнуться.
– А все же, нельзя ли его оставить на месте?
– Что вы, Владо Андреевич!
– удивленно развел он руками.
– Такое старье. Всего полмиллиона операций в секунду. Да нас засмеют, когда узнают, что у нас хранится такой музейный экспонат.
– У машины хорошая память и богатые записи...
– попробовал было я возражать.
– Но ведь ей уже почти сто лет, и сделали ее когда-то чуть ли не вручную для обучения вычислителей и программистов. Тронь ее - и она развалится. Ее схему дополняли в течение десятилетий, и сейчас она превратилась в неуклюжее уродливое чудовище, к которому там и сям прицеплены всякие блочки, дешефраторчики и так далее. Да что я вам рассказываю, вы и сами это знаете.
Я вздохнул.
– Значит, будем ломать?
– Конечно.
Я вышел из кабинета. Меня провожал Герман. Он, расхваливал старую машину, все еще надеялся, что ее можно будет сохранить.
– Кстати, вы не знаете, почему машина называется "Людвигом"?
– спросил я. Герман остановился, на минутку задумался, и затем ответил:
– Знаете, Владо, я никогда над этим не думал. Мне известно одно: так она называется уже не менее семидесяти лет. В библиотеке мне попалась старая работа, выполненная на "Людвиге" в 1975 году. Уже тогда у машины было имя.