Лунные люди [= Люди с Луны] [The Moon Men]
Шрифт:
Я узнал некоторых людей в этой комнате, например Птава и Гофмейера. Вероятно это был новый военный суд, о котором говорил нам Ортис, и это была первая сессия суда. И подсудимым оказался я, мне суждено было стать жертвой эксперимента.
Я стоял в окружении солдат перед столом и смотрел на лица этих людей. Я не видел ни одного дружеского лица, ни одного человека моего класса. Низколобые, с жестокими лицами, грязные, неопрятные — они должны были решать мою судьбу, осудить меня — на что?
Ортис допрашивал человека перед
Все смотрели на меня, ожидая, что я буду дрожать от страха, как дрожали остальные люди. Но я не дрожал. Мне все это казалось смешным, я даже еле сдерживался от улыбки. Но все же Ортис заметил мою улыбку.
— В чем дело? — спросил он. — Тебе так смешно?
— Да, обвинения смехотворны, — ответил я.
— Что же тут смешного? Людей убивают и за меньшее преступление.
— Я не сопротивлялся сержанту. А сборщик налогов не имеет права отбирать место на рынке, принадлежащее нашей семье. Я спрашиваю, Ортис, он имеет такое право?
Ортис поднялся с кресла.
— Как ты осмеливаешься так обращаться ко мне? — вскричал он.
Все со злобой смотрели на меня, кричали что-то оскорбительное, били грязными кулаками по столу. Но я стоял, подняв голову. Ведь я поклялся себе ходить с гордо поднятой головой, пока смерть не настигнет меня.
Наконец они успокоились и я снова задал этот вопрос Ортису. Тот поморщился, но ответил.
— Нет, не имеет права. Таким правом обладает только тевиос или комендант.
— Значит я не сопротивлялся властям. Я просто отказался отдать то, что по закону принадлежит мне. Еще один вопрос. Можно ли считать сыр смертельным оружием?
Они были вынуждены признать, что нет.
— Сур потребовал от моего отца подарок. Я принес сыр. Он не имел права требовать подарок и поэтому я швырнул сыр ему в морду. Так я буду поступать всегда, когда он будет требовать что-либо противозаконное. У меня есть права перед законом и я требую, чтобы эти права соблюдались.
С ними никто никогда так не говорил, и я вдруг понял, что это единственный способ общения с этими паразитами. Они были трусами, и физическими и моральными. Они не могли смотреть в лицо честного бесстрашного человека — это приводило их в замешательство. Они знали, что сейчас я прав, но если бы я проявил признаки страха, они осудили бы меня, но так как я не боялся их, они не осмелились сделать это.
Естественно, что сейчас им нужно было найти оправдание себе. И Ортис быстро нашел его. Его бешеные глаза нашли Сура.
— Этот человек говорит правду? — закричал Ортис. — Ты занял его место на рынке? И он не сделал ничего, кроме как кинул тебе сыр?
Сур, весь перепуганный и дрожащий, забормотал.
— Он пытался убить меня, и он почти
Тогда я рассказал им все спокойным уверенным голосом. Я не боялся их и они понимали это. Мне казалось, что они связывают мою смелость с тем, что я якобы знаю что-то такое о них, что могло бы поколебать их положение. Они всегда боялись революции.
В конце концов они отпустили меня, предупредив, чтобы я обращался ко всем людям, как к братьям. Но я и здесь не стал потакать им. Я сказал, что не назову братом никого, если только он не брат мне на самом деле.
Все это разбирательство было сплошным фарсом, как и все остальные разбирательства. Правда, для обвиняемого, как правило, они кончались плохо. В суде Калькаров не было ни порядка, ни системы.
Мне пришлось идти домой пешком — еще одно проявление справедливости Калькаров, и я появился уже часа через три после ужина. У нас в доме были Джим, Молли и Хуана. У матери было заплаканное лицо. А при виде меня она снова зарыдала. Бедная мать! Это так страшно быть матерью. Нет, если бы дело было только в страхе, человеческая раса уже давно перестала бы существовать.
Джим рассказал им о том, что произошло на рынке, о случае с быком, о стычках с Вонбуленом и Суром. Впервые в своей жизни я услышал смех отца. Хуана также смеялась, но даже в этом смехе чувствовался ужас, который и подтвердила Молли, сказав:
— Они еще расправятся с тобой, Юлиан, но то, что ты сделал, достойно гордости.
— Да! — воскликнул отец. — После этого я могу идти к этим мясникам с улыбкой на губах. Он сделал то, что всегда хотел сделать я, да не осмеливался. Если я не трус, то по крайней мере могу благодарить господа, что от моего семени произошел такой мужественный бесстрашный человек.
— Ты не трус! — воскликнул я.
Мать посмотрела на меня и улыбнулась. Я был рад, что сказал это.
Я пошел провожать Джима, Молли и Хуану. Особенно Хуану. Снова я заметил, что меня буквально притягивает к ней. Я натыкался и сталкивался с ней на каждом шагу. Однако Хуана вовсе не сердилась на мою неуклюжесть, она не старалась уклониться от столкновений. И все же я боялся ее, боялся, что она заметит, как меня притягивает к ней.
Я неплохо умел обращаться с быками и с овцами, но с девушкой у меня ничего не получалось.
Мы с Хуаной говорили о многом. Я узнал все о ней, она узнала все обо мне, так что когда мы прощались и я спросил ее, пойдет ли она со мной завтра, первое воскресенье месяца, она поняла, что я имею в виду, и сказала что пойдет. После этого я пошел домой в самом радостном настроении, я знал, что приобрел верного друга, который будет стоять рядом с мной в борьбе с врагами.
По пути домой я заметил Пита Иохансена, который направлялся к нашему дому. Я видел, что он вовсе не рад нашей встрече и тут же стал объяснять, почему он в такой поздний час не дома.