Лунный камень мадам Ленорман
Шрифт:
Она заплакала, но мелко и часто закивала.
А действительно, куда ей бежать? Оружия при Софье нет. И сама она – немолодая грузная женщина, вряд ли представляет опасность.
– Присядем, – по-взрослому предложил Григорий. – Полиция, небось, едет?
– Едет, – ответила Стася.
– Он должен был оставить деньги сыну… – Софья заговорила глухо. – Мы ведь разговаривали с ним… он разочаровался во всем… в Грете… в жизни… говорил, что устал, растратил себя по пустякам. Я слушала. Я всегда его слушала и… сочувствовала.
– А тут сочувствие закончилось?
Софья
– Он сказал, что Гришенька – его сын, но недостойный наследник. Я его разбаловала… из-за той нелепой истории… девчонка сама виновата.
– Не виновата, – перебил Софью поганец. – Я нарочно все подстроил. Ну, чтобы меня выгнали… решил, что после такого не оставят.
– Зачем?
– Обрыдло, дядечка Федечка, – кривоватая пустая усмешка. – Это ж не школа, заповедник снобов какой-то. Все крутые до тошноты. Придешь – и пальцы веером. У кого предки круче, тот и рулит. Учителя на цырлах бегают… ничего-то сделать не могут. Ты говоришь, что я учиться не хочу… а там никто не учится: на кой ляд страдать, когда предки и так все купят? Хочешь аттестат, хочешь – диплом сразу. А я там… вроде как существо второго сорта.
– Мог бы просто с ним поговорить.
– Поговорить? – Гришка дернул плечом. – А я пытался поговорить, дядечка Федечка, вот только слушать меня не захотели. Школа ведь дорогая, а значит, хорошая. Типа по умолчанию. А что у меня чего-то там не ладится – так это стараться надо лучше. Я сперва и старался, только до того тошно стало, до почесухи прямо! Аллергия у меня на них началась.
Он выглядел взрослым и несчастным.
– Вот я и придумал, чтобы выперли, думал, что меня быстренько в обычную школу спихнут. А там уж… я не тупой, дядечка Федечка. И язык учил, сам учил. Твоя эта… пусть проверит и скажет.
– И к ней ты тоже полез, чтобы с острова выпереть?
– Конечно. – Он взял маму за руку и стиснул. – Тут какая-то хрень творилась, надо было бы и самим сматываться. Я просил мамку, а она…
– Я все ради тебя делала!
– Конечно, мама. – Поганец руку погладил. – Я тебя люблю.
– И я тебя люблю. – Она вскинулась. – Я их всех…
– Убила?
– Да.
– И отца?
– Он сказал, что ты недостойный наследник, – капризно заявила Софья, цепляясь за сына. – Что тебя надо отправить в закрытую школу, в Англию. Я не могла позволить разлучить нас!
– А если бы я сам хотел уехать?
– Ненадолго?
– Надолго, мама. Выучиться. Быть может, в университет поступить… там хорошие университеты, а я действительно не тупой, и баллы высокие не нарисованы. Или вы думаете, что так просто проекцию объемную нарисовать? Рассчитать? Установить оборудование? А я сам все делал.
И если так, то мальчишка прав. Он не туп, он просто подросток, который выглядит чересчур взрослым.
– Учиться можно и у нас, – Софья держала сына крепко. – Ближе…
– Да, мама… и все-таки, как ты его… убила?
Ему
– Сердечные препараты? Ты ведь постоянно по врачам ездила.
– У меня давление повышенное.
– Именно, и прописывали для понижения. А ты подсыпала Кириллу… прошлась вместе с ним, и когда он потерял сознание, спихнула его в воду.
– Он хотел лишить Гришеньку наследства… и лишил, – Софья вскинулась, уставившись на Мефодия с ненавистью. – Он завещал все тебе! А ты…
– Ты его медленно травила. Гретины таблетки использовала?
– Я… надеялась, что он поймет, что болен… передумает.
– Он не передумал. И ты избавилась от него, а потом решила избавиться от меня тоже, чтобы твой дорогой мальчик получил-таки причитающееся наследство. Вот только не рассчитала, что он примет предназначенную мне дозу. Не в коньяке она была, верно? Вода?
Софья кивнула и раздраженно заметила:
– Я помнила, что ты с выпивкой завязал. И Гришенька, прости пожалуйста… я не думала, что так выйдет.
– Понимаю, мам. И да, я ведь и вправду воду пил, – он виновато улыбнулся, – коньяк запивал… какой-то он у тебя, дядечка, дюже мерзкий. Про него я помнил, а вода вот начисто из головы вылетела.
– Хорошо, – Мефодий поежился и привлек Машку к себе. Вдвоем было определенно теплей. – Если со мной все ясно, то Грета при чем? Она никак не могла наследовать мне. Логичней было бы избавиться от Стаси!
Стася сидела в углу и разглядывала камень, кажется, больше ее ничего не интересовало. Белый шар перекатывался с ладони на ладонь.
– Я не собиралась претендовать на наследство, – вполголоса произнесла она. – Софья это знала…
– А Грета претендовать не могла, – Мефодий держал Машку рядом. Как-то вот спокойней ему было от осознания, что с ней все в порядке.
– Она, – плаксиво заявила Софья, – развратница! Она Гришеньку соблазнила! А он несовершеннолетний…
– Мне шестнадцать, и я в состоянии сам решить…
– Молчи! Ты не понимаешь! Ты еще маленький и…
– Зато ты большая, мама, – фыркнул Григорий. – И сядешь, как большая.
Он вскочил, но тотчас сел на место, взял Софью за руку и сказал:
– Не волнуйся, я тебя не брошу!
– Я не хотела убивать. – Она смотрела снизу вверх. – Я не хотела убивать ее… думала, испугается… приступ… и уедет… а я найду Гришеньке девочку… хорошую, чистую девочку… нельзя же так, как она… она была шалавой… за шалаву много не дадут… меня должны понять, должны…
В этом Мефодий сомневался.
Впрочем, как бы там ни было, все закончилось.
Свет пробивался сквозь толстые стекла. Он окрашивал паркет предрассветной краснотой, искажал тени, оттесняя их к порогу. Анна открыла глаза и потянулась, ощущая неприятную ломоту во всем теле. Голова же болела вовсе невыносимо.