Лунный камень
Шрифт:
— Вы помните то время, Беттередж, — сказал он, — когда отец мой пытался доказать свои права на это несчастное герцогство? Как раз в это самое время и возвратился из Индии дядя Гернкастль. Отец мой узнал, что у него есть какие-то бумаги, которые могут быть полезны для его процесса. Он поехал к полковнику под предлогом поздравить его с приездом в Англию. Но полковника не так-то легко было провести. «Вам что-то от меня нужно, — сказал он, — иначе вы не решились бы рисковать своей репутацией, приехав ко мне». Отец мой понял, что ему больше ничего не остается, как откровенно признаться во всем; он тотчас сознался, что ему нужны бумаги. Полковник просил дать ему день на размышление. Ответ его пришел в виде чрезвычайно странного письма, которое приятель мой, стряпчий, показал мне. Полковник начал с того, что он сам имеет надобность в моем отце и предлагает ему дружескую услугу за услугу. Случайности войны (его собственное выражение!) сделали его владельцем одного из самых больших алмазов на свете, и он имеет основание думать, что ни сам он, ни его драгоценный камень не будут в безопасности ни в одном доме, ни в одной
— Что же сделал ваш отец, сэр? — спросил я.
— Что он сделал? — повторил мистер Фрэнклин. — Я вам скажу, что он сделал. Он применил отменную способность, называемую здравым смыслом, к оценке письма полковника. Он объявил, что все это — чистейший вздор. Где-то в своих странствованиях по Индии полковник подцепил какое-нибудь дрянное стеклышко, которое принял за алмаз. Что касается опасения быть убитым и принятия предосторожностей для сохранения его жизни и этого стеклышка, то ныне девятнадцатое столетие, и каждому здравомыслящему человеку стоит только обратиться к полиции. Известно, что полковник много лет уже употреблял опиум, и если единственный способ достать драгоценные бумаги состоит в том, чтобы принять бред, вызванный опиумом, за факт, то отец мой был вполне готов принять на себя эту смешную ответственность тем охотнее, что она не влекла за собой никаких хлопот. Алмаз и запечатанные инструкции были помещены в кладовую банкира, а письма полковника, периодически сообщавшие, что он жив, получались и распечатывались стряпчим нашего семейства, мистером Бреффом, поверенным моего отца. Ни один разумный человек в подобном положении не мог бы взглянуть на это дело иначе. Нам только то кажется вероятным, Беттередж, что, согласно с нашим собственным житейским опытом, и мы верим таинственному и необычному только тогда, когда прочтем о них в газете.
Мне стало ясно, что сам мистер Фрэнклин считает мнение своего отца о полковнике опрометчивым и ошибочным.
— А каково ваше мнение об этом деле, сэр? — спросил я.
— Дайте прежде покончить с историей полковника, — ответил мистер Фрэнклин. — Для английского ума характерно отсутствие системы, и ваш вопрос, мой старый друг, служит этому примером. Когда мы перестаем делать машины, мы (в умственном отношении) самый неряшливый народ во всей Вселенной!
«Вот оно, заграничное-то воспитание! — подумал я. — Он, должно быть, во Франции научился подтрунивать над собственной нацией».
Между тем мистер Фрэнклин продолжал прерванный рассказ:
— Отец мой получил нужные бумаги и с той поры не видел более своего шурина. Каждый год в заранее условленные дни заранее условленное письмо приходило от полковника и распечатывалось стряпчим Бреффом. Я видел целую кучу этих писем. Все они состояли из одной и той же краткой деловой фразы: «Сэр, это удостоверит вас, что я еще жив, пусть алмаз остается в прежнем месте. Джон Гернкастль». Вот все, что он писал, и приходило это аккуратно к назначенному дню. Но месяцев восемь тому назад форма письма в первый раз изменилась. Теперь оно гласило: «Сэр, говорят, что я умираю. Приезжайте ко мне и помогите мне составить завещание». Стряпчий Брефф поехал и нашел полковника в маленькой пригородной вилле, с прилегающими к ней землями, где полковник жил один, с тех пор как оставил Индию. Он держал собак, кошек и птиц для компании, но с ним не было ни единого человека, если не считать приходящей служанки, присматривавшей за хозяйством, и доктора. Завещание оказалось очень простым. Полковник истратил большую часть своего состояния на химические опыты. Его завещание исчерпывалось тремя пунктами, которые он продиктовал в постели, будучи в здравом уме-и твердой памяти, В первом пункте он обеспечивал содержание и уход за своими животными. Вторым пунктом основывалась кафедра экспериментальной химии в одном из северных университетов. В третьем полковник завещал Лунный камень как подарок ко дню рождения своей племяннице, с условием, чтобы мой отец был его душеприказчиком. Отец сначала отказался. Но, подумав немного, уступил: отчасти из-за уверенности, что обязанность душеприказчика не доставит ему никаких хлопот, отчасти из за намека стряпчего, сделанного в интересах Рэчел, — что алмаз все-таки может чего-нибудь стоить.
— Полковник не сказал, сэр, — спросил я, — по какой причине он завещал алмаз мисс Рэчел?
— Он не только сказал, но и объяснил это в своем завещании, — ответил мистер Фрэнклин. — Я взял себе выписку, которую вы сейчас увидите. Не спешите, Беттередж! Все должно идти по порядку. Вы слышали о завещании полковника, теперь вы должны услышать, что случилось после его смерти. Формальности потребовали, чтобы алмаз был оценен, прежде чем будет предъявлено завещание. Все ювелиры, к которым для этого обратились, тотчас подтвердили заявление полковника, что это один из самых больших алмазов на свете. Точная
— Стало быть, вы думаете, сэр, — сказал я, — что заговор имел место?
— Не обладая отменным «здравым смыслом» моего отца, — ответил мистер Фрэнклин, — я думаю, что жизнь полковника действительно находилась в опасности, как он и говорил. Запечатанная инструкция объясняет, отчего он все-таки умер спокойно в своей постели. В случае его насильственной смерти (то есть в случае, если бы от него не было получено условленное письмо в назначенный день), отец мой должен был секретно отправить Лунный камень в Амстердам знаменитому гранильщику, чтобы тот разрезал его на четыре или шесть отдельных камней. Камни эти следовало продать за любую цену, а вырученные деньги употребить на основание той кафедры экспериментальной химии, о которой потом полковник упомянул в своем завещании. Теперь, Беттередж, напрягите-ка свой находчивый ум и сообразите, к какому заключению приводят указания полковника?
Я тотчас напряг свой ум. Но ему была свойственна английская медлительность, и он все перепутал, пока мистер Фрэнклин не указал на то, что именно следовало видеть.
— Заметьте, — сказал мистер Фрэнклин, — что целость бриллианта была искусно поставлена в зависимость от сохранения жизни полковника. Он не удовольствовался тем, что сказал врагам, которых опасался: «Убейте меня — и вы будете не ближе к алмазу, чем сейчас. Он там, откуда вы не можете его достать, — в кладовой банкира». Он сказал вместо этого: «Убейте меня — и этот алмаз перестанет быть прежним алмазом: его тождество уничтожится». О чем это говорит?
Тут, как мне показалось, меня озарила вспышка чудесной прозорливости, свойственной иностранцам.
— Знаю, — сказал я. — Это значит, что цена камня понизится и злодеи останутся в дураках.
— Ничуть не бывало! — сказал мистер Фрэнклин. — Я об этом справлялся. Алмаз с пятном, разбитый на отдельные камни, будет стоить дороже, чем целый, по той простой причине, что четыре — шесть прекрасных бриллиантов должны стоить дороже, чем один большой камень, но с пятном. Если бы простое воровство из-за прибыли было целью заговора, инструкции полковника решительно сделали бы алмаз еще привлекательней для воров. За него можно было бы получить больше денег, а продать его гораздо легче, если б он вышел из рук амстердамских мастеров.
— Господи помилуй, сэр! — воскликнул я. — В чем же состоял заговор?
— Заговор, составленный индусами, которым прежде принадлежал алмаз, — сказал мистер Фрэнклин, — основан на каком-то древнем индийском суеверии. Таково мое мнение, подтвержденное одним фамильным документом, который находится при мне в настоящую минуту.
Теперь я понял, почему появление трех индийских фокусников у нашего дома показалось мистеру Фрэнклину обстоятельством, достойным внимания.
— Я не хочу навязывать вам своего мнения, — продолжал мистер Фрэнклин. — Мысль об избранных служителях древнего индийского суеверия, посвятивших себя, несмотря на все затруднения и опасности, задаче возвратить священную драгоценность и выжидающих для этого первого удобного случая, кажется мне совершенно согласной с тем, что нам известно о терпении восточных племен и о влиянии восточных религий. Я человек с живым воображением, и мясник, булочник и налоговый инспектор не кажутся мне единственной правдоподобной реальностью. Пусть же моя догадка оценивается как угодно; перейдем к единственному практическому вопросу, касающемуся нас. Переживет ли полковника заговор о Лунном камне? И знал ли полковник об этом, когда оставлял своей племяннице подарок ко дню ее рождения?
Я начинал понимать, что дело это ближе всего касается теперь миледи и мисс Рэчел. Ни одно слово, сказанное мистером Фрэнклином, теперь не ускользнуло от меня.
— Мне не очень хотелось, когда я узнал историю Лунного камня, — продолжал он, — привозить его сюда, но мистер Брефф напомнил мне, что кто-нибудь должен же передать моей кузине наследство дяди и что я могу сделать это точно так же, как и всякий другой. Когда я забрал алмаз из банка, мне показалось, что за мной следит на улице какой-то оборванный смуглый человек. Я отправился к отцу за своими вещами и нашел там письмо, неожиданно удержавшее меня в Лондоне. Я вернулся в банк с алмазом и опять увидел этого оборванного человека. Снова взяв алмаз из банка сегодня утром, я встретил этого человека в третий раз, ускользнул от него и уехал (прежде чем он успел напасть на мой след) с утренним, вместо дневного, поездом. Вот я здесь с алмазом, и мы оба в целости и сохранности. И какую же первую новость я слышу? Я слышу, что здесь были три странствующих индуса и что мой приезд из Лондона и то, что я должен иметь при себе, были главным предметом их разговора в то время, когда они думали, что они одни. Не стану тратить слова на то, как они выливали чернила в ладонь мальчика и приказывали ему увидеть человека, находившегося в другом месте. Штука эта, которую я часто видел на Востоке, и по моему мнению и по вашему, не более как фокус Вопрос, который мы теперь должны решить, состоит в том, не приписываю ли я ошибочно большое значение простой случайности или мы действительно имеем доказательства, что индусы напали на след Лунного камня с той минуты, как он взят из банка?