Лунный камень
Шрифт:
— А много ли найдете вы жен, милая Рэчел, которые бы уважали своих мужей и восхищались ими? Между тем они очень хорошо живут со своими мужьями. Многие ли невесты, идущие к венцу, могли бы открыть своим нареченным свое сердце? Между тем брак их не бывает несчастлив, они живут себе потихоньку. Дело в том, что женщины ищут в браке прибежища гораздо чаще, нежели они желают сознаться в этом; мало того, они находят, что брак оправдал их надежды. Вернемся снова к вашему случаю. В ваши лета и с вашей привлекательностью можно ли вам обречь себя на одинокую жизнь? Положитесь на мое знание света, — для вас это совершенно невозможно. Это допустимо только на время. Вы
— Тише, Годфри! Вы пытаетесь убедить меня в том, о чем раньше я никогда не думала. Вы искушаете меня новой надеждой, когда все другие мои надежды рухнули. Опять повторяю вам: я так сейчас несчастна, я дошла до такого отчаяния, что, если вы скажете еще хоть слово, я, пожалуй, решусь выйти за вас на этих условиях. Воспользуйтесь этим предостережением и уйдите!
— Я не встану с колен, пока вы не скажете «да»!
— Если я скажу «да», вы раскаетесь, и я раскаюсь, когда будет слишком поздно.
— Оба будем благословлять тот день, дорогая, когда я настоял, а вы уступили!
— Действительно ли вы так уверены, как это говорите?
— Судите сами. Я говорю на основании того, что видел в своей собственной семье. Скажите мне, что вы думаете о нашем фризинголлском семействе? Разве отец мой и мать живут несчастливо между собой?
— Напротив, насколько могу судить.
— А ведь когда моя мать была девушкой, Рэчел, — это не тайна в нашем семействе, — она любила, как любите вы, она отдала свое сердце человеку, который был недостоин ее. Она вышла за моего отца, уважая его, восхищаясь им, но не более. Результат вы видите собственными глазами. Неужели в этом нет поощрения для вас и для меня?
— Вы не станете торопить меня, Годфри?
— Вы сами назначите время.
— Вы не станете требовать от меня более того, что будет в моих силах?
— Ангел мой, я только прошу вас себя самое вручить мне!
— Вручаю вам себя.
Этими словами она приняла его предложение.
Он впал в новый порыв — порыв нечестивого восторга на этот раз. Он привлекал ее все ближе и ближе к себе, так что лицо его уже касалось ее лица, и тогда… Нет, я, право, не могу решиться описывать дальше этот неприличный поступок! Позвольте мне только сказать, что я собиралась закрыть глаза, прежде чем это случится, и опоздала только на одну секунду. Я рассчитывала, видите ли, что она будет сопротивляться. Она покорилась. Для всякой благомыслящей особы моего пола целые тома не могли бы сказать ничего более.
Даже моя невинность в подобных вещах начала прозревать, к чему клонится настоящее свидание. Они до такой степени понимали теперь друг друга, что я ожидала, что они тотчас же пойдут рука об руку венчаться. Однако последующие слова мистера Годфри напомнили, что следовало исполнить еще одну пустую формальность. Он сел — на этот раз ему это не возбранялось — на диван возле нее.
— Могу я сказать вашей милой матери? — спросил он. — Или вы сделаете это сами?
Она отклонила и то и другое.
— Лучше пусть мама ничего не узнает об этом до тех пор, пока не поправится. Я хочу сохранить это в тайне, Годфри. Ступайте теперь и вернитесь вечером. Мы уже и: так слишком засиделись здесь вдвоем.
Она встала и в первый раз взглянула на маленькую комнатку, в которой я претерпевала мое мученичество.
— Кто опустил эти портьеры? — воскликнула она. — В комнате и без того душно,
Она подошла к портьерам. В ту минуту, как она дотронулась до них рукой, в ту минуту, когда она неизбежно должна была обнаружить меня в комнате, голос румяного молодого лакея на лестнице вдруг остановил, ее и помешал мне что-либо предпринять. Это, без сомнения, был голос человека, крайне перепуганного.
— Мисс Рэчел! — кричал он. — Где вы, мисс Рэчел?
Она отскочила от портьер и бросилась к двери. Лакей только что вошел в комнату. Румянец сбежал с его лица. Он сказал:
— Пожалуйте вниз! С миледи обморок, мы никак не можем привести ее в чувство.
Через минуту я осталась одна и могла, в свою очередь, незаметно сойти вниз. Мистер Годфри прошел мимо меня в переднюю. Он спешил за доктором.
— Ступайте и помогите им! — сказал он, указывая мне на дверь.
Я застала Рэчел на коленях у дивана. Голова матери лежала у нее на груди. Одного взгляда на лицо тетушки (зная то, что знала я) было достаточно, чтобы открыть мне страшную истину. Я оставила свои мысли при себе до приезда доктора. Он приехал скоро. Прежде всего он выслал Рэчел из комнаты, а потом сказал всем нам, что леди Вериндер скончалась. Серьезным особам, интересующимся примерами закоренелого неверия, может быть, интересно услышать, что он не выказал никаких признаков угрызения совести, когда посмотрел на меня.
Немного позднее я заглянула в столовую и библиотеку. Тетушка умерла, не распечатав ни одного из моих писем. Меня это так потрясло, что в ту минуту мне и в голову не пришло (я вспомнила об этом несколько дней спустя), что она умерла, не оставив мне обещанного маленького наследства.
Глава VI
Последовательно излагая все лично пережитое, должна сказать тут, что прошел целый месяц после смерти моей тетки, прежде чем я снова встретилась с Рэчел Вериндер. Я провела несколько дней под одной с нею крышей. Именно в это время и случилось нечто важное, относящееся к ее помолвке с мистером Годфри Эблуайтом, требующее особого здесь упоминания. Когда эта последняя из многих семейных неприятностей будет описана, моя авторская обязанность закончится, потому что тогда я передам все, что знаю, как непосредственная (хотя и невольная) свидетельница событий.
Тело моей тетушки было перевезено из Лондона и похоронено на маленьком кладбище возле церкви в ее собственном парке. Я была приглашена на похороны вместе со всеми другими родственниками. Но мне было невозможно (при моих религиозных воззрениях) оправиться раньше чем через несколько дней от потрясения, которое эта смерть причинила мне. Сверх того, я узнала, что заупокойную службу прочтет фризинголлский ректор. А так как я видела этого клерикального отщепенца партнером за карточным столом леди Вериндер, сомневаюсь, хорошо ли я поступила бы, присутствуя на похоронах, — даже если бы была в состоянии ехать.
После смерти леди Вериндер дочь ее поступила под опеку зятя покойной, мистера Эблуайта-старшего. По завещанию, он был назначен опекуном Рэчел до ее замужества или совершеннолетия. Полагаю, что мистер Годфри уведомил отца о своих новых отношениях с кузиной. Как бы то ни было, через десять дней после смерти моей тетки помолвка Рэчел уже не была тайной в семейном кругу, и для мистера Эблуайта-старшего — другого законченного отщепенца — стало важно сделать свою опекунскую власть как можно приятнее для богатой молодой девушки, которая выходила за его сына.