Лунный парк
Шрифт:
После очередной паузы Кимболл кивнул.
– Кроме того, у него была собака. Маленькая дворняжка тоже подверглась нападению. – Инспектор заглянул в блокнот. – Ей сломали передние ноги.
Помимо моего желания цель его визита становилась для меня все яснее.
– Мистер Лоуренс страдал душевными расстройствами и несколько раз направлялся на лечение в психиатрические лечебницы, а поскольку в округе Мидленд процент черного населения очень невелик, теория расовой ненависти как мотива преступления не подтвердилась. Дело не раскрыто до сих пор. – Пауза. – Но мне опять что-то не давало покоя. Мне казалось, будто я уже где-то читал об этом деле. И… – Кимболл открыл роман, лежащий у него на коленях, – на страницах сто тридцать один – сто тридцать два «Американского психопата» находим…
– Ослепили чернокожего бездомного, – пробурчал я себе под нос.
Кимболл кивнул.
– И у него была собака, которой Патрик Бэйтмен перебил ноги.
Он снова глянул в блокнот.
– В июле был убит Сэнди By, разносчик китайского ресторана в Бригхеме. Ему, как и мистеру Рабину, перерезали горло.
Я выпрямился.
– А у него была собака?
Кимболл напряженно повел плечами и нахмурился, давая понять, что я попал пальцем в небо. Но дело было в другом. Я только хотел отсрочить неизбежное.
– Да нет, собаки у него не было, однако некая деталь опять напомнила мне об «Американском психопате».
Кимболл вытащил что-то из блокнота и протянул мне. Это был счет из ресторана «Мин», упакованный в полиэтиленовую оболочку. Помятая бумажка была – я сглотнул – забрызгана бурыми пятнышками. На обороте ручкой было накарябано: «И до тебя доберусь… сука».
Я вернул вещдок, Кимболл не торопился.
– Данный заказ предназначался Рубинштейнам.
Кимболл ждал моей реакции, но так и не дождался.
– На страницах сто восемьдесят – сто восемьдесят один Патрик Бэйтмен совершает аналогичное убийство разносчика и на обратной стороне счета оставляет надпись, которую в точности повторил убийца мистера By.
Я закрыл глаза и открыл их, когда услышал, как Кимболл вздохнул.
– Мы, точнее на тот момент только я, подняли еще одно нераскрытое дело – некой Виктории Белл, пожилой женщины, проживавшей на Внешней Кольцевой. – Пауза. – Ей отрубили голову.
Имя было мне знакомо. Меня пронзила стрела ясности, я понял, к чему клонит инспектор.
– В «Американском психопате» есть и Виктория Белл…
– Секундочку, секундочку, секундочку…
– …В нашем же случае жертву обнаружили в придорожном мотеле на пятидесятой трассе на выезде из Колмана около года назад. Обнаженное тело поместили в ванную и покрыли известью.
– Что – покрыли известностью? – воскликнул я и даже подскочил на месте.
– Нет, известью. Это растворитель, мистер Эллис.
Я снова закрыл глаза. Возвращаться к собственному произведению не было никакого желания. Я написал роман об отце (его ярости, зацикленности на положении в обществе, одиночестве), превратив его в вымышленного серийного убийцу, и воскрешать в памяти Роберта Эллиса или Патрика Бэйтмена в мои планы не входило. Кровавая баня, которую герои книг, задуманных и написанных мной до тридцати лет, то и дело устраивали без веских на то причин, все эти отрезанные головы, кровавый суп, женщина с засунутым во влагалище собственным ребром – все это осталось в прошлом.
Исследовать эту сторону насилия было «занятно» и «увлекательно», к тому же все это носило «метафорический» характер – по крайней мере для меня, в тот период жизни: я был еще зелен, и зол, и не нажил еще собственной морали, а физическая боль и взаправдашние страдания лично для меня мало что значили. Я «раздвигал границы», а книга на самом деле была про «образ жизни», и я не видел смысла заново переживать преступления Патрика Бэйтмена и тот ужас, который они вселяли. Сидя напротив Кимболла в собственном кабинете, я понял, что уже много раз представлял себе этот момент. Об этом моменте предупреждали меня противники книги: если что-нибудь подобное случится после публикации романа, винить будут Брета Истона Эллиса. Именно это твердила Глория Стейнем Ларри Кингу зимой 1991 года, по этой же причине Ассоциация женщин Америки бойкотировала книгу. (Чем теснее мир, тем чернее юмор: мисс Стейнем в итоге вышла замуж за Дэвида Бэйла – отца актера, который сыграл Патрика Бэйтмена в фильме.) Мне же эта идея казалась смехотворной – ну где в реальном мире отыщется такой злобный безумец, как этот книжный персонаж. Кроме того, верить Патрику Бэйтмену на слово как минимум неразумно, он известный враль, и если вы действительно читали роман, то вполне могли усомниться в реальности этих преступлений. В тексте полно прозрачнейших намеков, что все это происходило в его воображении. Убийства и пытки были только фантазиями, паром, который он испускал, беснуясь и ярясь от того, как тут все у нас в Америке устроено, от того, что он – вне зависимости от размера собственного состояния – стал заложником этой системы. Фантазии эти были его уходом от действительности. В чем, собственно, и заключается основная тема романа. Это книга об обществе, о его нравах, свычаях-обычаях, а вовсе не о том, как резать женщин. Кто прочел, не мог этого не увидеть. Однако поскольку роман вызвал такой гвалт протеста, опасения, все ли уж действительно так забавно, вечно были где-то рядом; а в глубине притаился страх: что же будет, если книга попадет не в те руки? Кто знает, на что она может подвигнуть? После убийств в Торонто страх уже больше не таился – худшие опасения воплотились, и это доставляло мне жуткие муки. Но это было больше десяти лет назад, с тех пор не происходило ничего подобного. Книга прославила меня и принесла мне состояние, но я больше не хотел к ней прикасаться. И вот все вернулось, а я как будто оказался на месте Патрика Бэйтмена: я чувствовал, что верить мне на слово неразумно, при этом я-то знал, что не лгу. И тут я подумал: а врал ли он?
Кимболл пролистывал распечатки из Интернета и, видимо, хотел продолжить мысль, я же, безутешный, уставился в окно на спускающуюся к улице лужайку, где стояла машина инспектора. Мимо пронеслись на скейтбордах двое парней. На лужайку села ворона и без особого интереса принялась клевать осенний лист. Следом села ворона побольше. В этот момент мне показалось, что лужайка похожа на ковер в гостиной.
Кимболл сообразил, что я пытаюсь отвлечься, дабы все это поскорее закончилось, и мягко произнес:
– Мистер Эллис, вы понимаете, к чему я клоню…
– Я подозреваемый? – выпалил я.
– Да нет, – вроде даже удивился Кимболл.
На секунду меня отпустило, но секунда быстро прошла.
– А почему нет?
– В ночь на первое июня вы были в реабилитационной клинике. А вечером, когда был убит Сэнди By, вы читали лекцию на тему… – Кимболл заглянул в блокнот, – «Наследие Литературного Олимпа Молодых в американской литературе».
Я с трудом сглотнул и постарался снова собраться.
– Значит, это может быть совпадением.
– Мы, то есть я и весь шерифский отдел Мидленда, полагаем, что преступления совершаются в точном соответствии с книжкой.
– Так, здесь давайте поподробнее. – Я снова сглотнул. – Значит, вы утверждаете, что Патрик Бэйтмен ожил и убивает людей в округе Мидленд?
– Нет, кто-то воплощает убийства, описанные в книге. Все по порядку. Никаких случайностей. Преступления тщательно спланированы и воспроизведены до мельчайших подробностей, злоумышленник дошел уже до того, что нападает на людей со схожими именами и близкими, если не такими же, профессиями.
Мороз по коже. Подкатила тошнота.
– Да вы меня разыгрываете. Это же шутка, правда?
– Это уже даже не версия, мистер Эллис, – только и сказал Кимболл, как будто предостерегая кого-то.
– У вас есть какие-нибудь зацепки?
Кимболл снова вздохнул.
– Что касается нашего расследования, основное препятствие состоит в том, что на подготовку убийца не жалел ни средств, ни времени, отчего преступления, понимаете, – тут он пожал плечами, – без сучка без задоринки.
– В каком это смысле? Что вы имеете в виду – «без сучка без задоринки»?