Лунный свет и дочь охотника за жемчугом

Поук Лиззи

– Три камня, – шепчет Элиза и подходит к двери.

– Подождите! Вы уверены, что это хорошая идея? – Аксель хватает ее за плечо, оглядываясь на переулок, по которому они только что шли. – Мы не знаем, кого можем встретить в этом доме и какими делами тут занимаются, – шепотом произносит он. – Может, лучше нам просто… остановиться и немного подумать? – Он потихоньку кладет на землю рыбу и вытирает руки о свои колени.

Тяжело вздохнув, Элиза поворачивается к нему.

– Аксель, позвольте вас спросить кое-что. Где сейчас ваш отец?

Он молчит. Хмурится.

– Ах, даже не знаю. Скорее всего, в это время года он в Гамбурге. У него там много дел. Покупает и про… – Его голос обрывается на полуслове.

– Мой отец и мой брат – все что у меня здесь есть, – произносит

она. – И мой отец, – она мгновение колеблется, – он действительно порядочный человек. Я верю, что он хороший, что бы ни произошло. Он не заслуживает того, чтобы о нем забыли или отказались от него. Если бы я куда-то пропала, неважно, билось бы мое сердце или нет, я знаю, что он сделал бы абсолютно все возможное, чтобы меня найти. – Она опускает голову. – Я сделаю то же самое ради него. А вы, если не желаете помогать мне, можете возвращаться на свой берег. Вы мне ничего не должны, это вполне справедливо. Ну а я собираюсь постучать в эту две… – Она еще не успевает договорить, а он уже проходит мимо неё и поднимается на крыльцо. – Нет! Подождите! – Она поворачивается и кидается за ним. – Я сама это сделаю. Элиза поднимает руку, собираясь постучать, но ошеломленно замирает. На деревянном полотне вырезан маленький полумесяц. Она замечает, что дверь немного приоткрыта и прохладный воздух вырывается наружу, сражаясь с пеклом. Она кладет руку на полотно двери и толкает. С протяжным скрипом дверь распахивается.

В комнате царит полумрак, разрезаемый тонкими мечами солнечного света. Из обстановки только большой деревянный стол почти на всю правую стену. Рядом стоит небольшой табурет. За ним ещё один дверной проем с приоткрытой дверью, через которую проникает свет из дальней комнаты. Сквозь щель Элизе удаётся разглядеть большие полки с демиджонами [22] , наполненными застоявшейся жидкостью. На двери прикреплена небольшая табличка, должно быть, с именем, но Элиза не может его разобрать. На спине она чувствует руку Акселя, подталкивающего ее вперёд.

22

Большая пузатая бутыль из толстого стекла.

– Эй? – зовёт она в темноту. В доме царит звенящая тишина. – Здесь есть кто-нибудь?

Не дождавшись ответа, они переходят к осмотру длинного стола, прикрытого скатертью. Элиза делает шаг вперёд и осторожно приподнимает уголок ткани. Дыхание застревает в горле. Она опускает ткань и собирается с силами. Элиза прекрасно знает, что ей предстоит увидеть. Успокоив нервы, она медленно стягивает ткань как можно дальше, и перед ними открывается мерцающее море жемчуга. Оба молчат, ошеломлённые количеством сокровищ, разложенных перед ними на столе. От камней исходит странное сияние, похожее на туман, который витал дома над Темзой. Должно быть, здесь сотни жемчужин, переливающихся от цвета зелёной мурены до голубой стрекозы и нежно-розовой гвоздики. Некоторые из камней барочной формы [23] , маленькие и не круглые, но самый большой – размером почти с ее глазное яблоко. Она осторожно берет его в руки и поворачивает, любуясь танцующими переливами в тусклом освещении. Кажется, будто внутри жемчуга целая метеосистема – сиреневые грозовые облака и пенистые белые кучевые облака, кремнисто-серый цвет океана перед первыми лучами солнца. Она сглатывает. Элиза знает, что среди всех раковин, привезённых на люггерах, шансы найти жемчужину один к десяти тысячам. Если повезёт, в день владелец жемчужного промысла может заработать сотни, а то и тысячи фунтов за день. Но подобная жемчужина обеспечит ее владельца на всю жизнь. Сколько принесёт такая коллекция, она даже представить себе не может.

23

Неправильная, несферическая форма.

– Должно быть, это ворованное, – мрачно шепчет она Акселю, убирая жемчужину

обратно под ткань. От страха ее голос звучит глухо. – Те, что крадут открыватели раковин, продаются на чёрном рынке. За такое могут убить.

Ни для кого не секрет, что члены команды иногда крадут жемчуг, пробираясь ночью тайком на палубу. Под покровом темноты они просовывают деревянную щепку между створками раковины, не давая им закрыться, и буквально через несколько секунд вор вонзает крючок из проволоки в плоть устрицы, нащупывая жемчужину, если она есть внутри. Следов не остаётся, и утром раковины выглядят нетронутыми.

– Одному Богу известно, как им все это удалось заполучить. Сколько крови было пролито.

– Быть такого не может, – шепчет Аксель, в то время как сам не до конца уверен в этом. – Должно быть какое-то объясне…

За спиной раздается скрип двери, а вслед за ним тишину нарушает щелчок револьвера. Они замирают. Элиза замечает, что дыхание у Акселя учащается.

– Думаю, нам следует поднять руки, – шепчет она, и они вместе поворачиваются к оружию.

Глава 12

1888

Они почти два года прожили в Баннине, когда Элиза стала замечать изменения в своей матери. Вместо былой живости она стала замкнутой и слабой, словно погасшая свеча. Всякий раз, когда Элиза на неё смотрела, она видела вместо лица с проницательными голубыми глазами бледную кожу с крупными каплями пота. Если раньше днём ее мать обычно отправлялась в город или приглашала гостей на чашку чая, сейчас она уходила в свою спальню и до вечера не вылезала из постели. Элизе строго-настрого было велено не будить ее, но она торчала под дверью, прислушиваясь к дыханию матери. Иногда приходила тетя Марта, и крикливые филемоны [24] наблюдали за ними. Она приносила свежесрезанные лилии или хлеб на завтрак. Несмотря на то что их мнения не всегда совпадали, она часами сидела у постели матери и они разговаривали тихим шепотом.

24

Певчие воробьиные семейства медососов.

– Мы помолимся за тебя в Круге, – однажды услышала Элиза свою тетю. – Благословен плод чрева твоего… – Элиза знала, что в Дамском Круге собираются самые набожные и порядочные женщины Баннина, в том числе жена доктора, почтмейстера и сама Айрис Стэнтон, жена президента Септимуса Стэнсона. Каждый четверг женщины встречались в городе, засиживаясь допоздна. Им было о чем поговорить, и они обсуждали безобразия, царящие в Баннин-Бей: содомию, похоть, прелюбодеяния, межрасовые связи и непристойность игорных домов и борделей. Ее мать так и не вступила в Клуб, и Марта постоянно предупреждала, что Господь не простит ее за это…

По ночам Элизу будило шарканье домашних туфель, разносившееся по всему дому. Она напрягала слух, ожидая услышать щелчок замка, когда мать выходила в прохладный воздух ночи. Возвращалась она всегда нескоро. Наутро Элиза спрашивала Томаса, что, по его мнению, могла делать их мать, выходя так поздно из дома. Может, у неё проблемы с кем-то в городе? Знает ли отец о том, что происходит, пока он в море?

– Мы должны рассказать ему!

Томас лишь закатил глаза на это.

– Ты безмозглая идиотка! – проворчал он, оставляя ее наедине со своими переживаниями.

В одну из ночей Элиза последовала за матерью, а затем через щель в дверном проеме наблюдала, как та прогуливается по залитому лунным светом саду. Элиза широко распахнула глаза, увидев, как мать нагнулась, подобрала с земли камешек, обтерла его о свою ночнушку, а затем сунула в рот и принялась сосать.

Элиза пришла в смятение. Потом испугалась. Томас казался таким беспечным. Почему его не беспокоило, что их мать больна? Возможно, она заразилась чем-то от какой-нибудь женщины из города. Или сошла с ума. Перед глазами у неё встала картина, как ее мать угасает, запертая в хижине возле илистых отмелей, как заражённый какой-нибудь болезнью ныряльщик.