Лунный вариант

Семенихин Геннадий Александрович

— Совсем зашился, Лидия Степановна. С утра и до вечера занятия. Дойдешь до койки и валишься как сноп. Да и очень поздно возвращались с аэродрома. Неудобно было вас тревожить…

— А сегодня? — прервала она настороженно.

— Сегодня дали суточный отпуск. Свободен до десяти ноль-ноль завтрашнего утра. Хочу в городской библиотеке кое-какую техническую литературу посмотреть. А вы?

— А меня мама везет в детскую поликлинику показывать, — опередила мать девочка. — И еще в зоопарк мы пойдем.

— У нас действительно программа максимум, Алексей Павлович, — подтвердила Лидия. — Наташку я с гландами хочу показать: удалять их или не

удалять? Потом забежим к одной нашей старой знакомой. Ну и зоопарка миновать, разумеется, не удастся.

— А обратно?

— Вечером. Последний поезд в семь с минутами отходит.

Машину встряхнуло на ухабе, и их руки невольно соединились за Наташиной спиной. Алексею стало радостно оттого, что Лидия не сразу высвободила свою.

— Я тоже хотел бы назад с вами, — признался он простодушно.

— А ты сделай свои дела, дядя Алеша, и в зоопарк приходи, — предложила Наташа.

— Как ты мне нравишься, Наташка, своей способностью разрубать гордиевы узлы, — засмеялся Горелов и вопросительно поглядел на Лидию. Увидел, как веселыми лучиками побежала от углов ее рта улыбка.

— Я солидарна с Наташкой. Верно, было бы хорошо, если бы вы часов в шесть смогли нас забрать из зоопарка. Оттуда до вокзала рукой подать.

Он кивнул в знак согласия.

Свежий ветер рвался под колеса машины, бился в смотровое стекло. С хрустом отлетали в стороны мелкие камешки. Уже замаячили впереди навес тупичкового полустанка и зеленые допотопные вагончики с одутловатым локомотивом под парами.

Водитель выключил скорость.

— С каким будете возвращаться, товарищ капитан?

С самым последним.

— Хорошо. Машину подам минута в минуту.

И газик умчал.

По перрону деловито ходили куры. Где-то неподалеку ревел ишак. Беленькую мазанку, вероятно служившую жильем начальнику полустанка, окружали плотным кольцом яблони. На ветвях тяжелели, наливаясь, плоды. Лаяла лениво собака, потревоженная голосами собравшихся к поезду.

Лидия Степановна показала на локомотив:

— Его у нас почему-то «космонавтом» именуют.

«Если бы она знала, кому это говорит!» — усмехнулся про себя Горелов. Вслух сказал:

— Такое чучело на орбиту не выведешь.

— Чу-че-ло! — подхватила Наташка. — Ой, дядя Алеша. Это же паровоз.

В рабочий день с утренним поездом пассажиров уезжало мало, а в детском вагоне, куда они сели вместе с Наташкой, и вовсе никого не оказалось. Горелов повесил на крючок пыльник Лидии, сел напротив нее. Наташа, как мячик, перепрыгивала со скамейки на скамейку — от матери к нему, а от него к ней. На перроне гулко ударил колокол. Алексей не удержался от восторженной улыбки. Паровозик выбросил в небо струю дымка, перемешанного с искрами, и опустевший перрон поплыл за окном. Набирая скорость, поезд катился по голой необъятной степи. Очень редко проносились в окне постройки — летние, пастбищные. Отары лохматых черных овец приводили Наташу в радостный восторг. Кусты саксаула чернели, как памятники, и только густой настой полыни, врываясь в вагон сквозь открытое окно, приятной терпкостью обдавал лицо.

На первой же станции состав простоял больше пятнадцати минут. Разговор в пути был вялым, плохо вязался. А когда поезд остановился, Лидия и вовсе умолкла. Подперев ладонями голову, она неотрывно смотрела в степь, позабыв о своем соседе. Горелов не стал прерывать ее раздумья. Все-таки она еще во многом была для него непонятной. Он видел теперь ее плотно сжатые губы и остановившийся взгляд,

какой-то непередаваемо-тоскливый, и удивился, как сильно она вздрогнула, когда тонко просвистел паровоз, возвещая об отходе. Ствол обожженного молнией карагача с голыми прутьями промелькнул в окне. Пронесся длинный ряд унылых выбеленных глинобиток, а Лидия все продолжала смотреть в раскрытое окно, в степную глубь, убегавшую к горизонту. Алексей понял, что ее надо отвлечь от этого напряженного созерцания, видать, горестного и непонятного для него.

— Что вас там привлекло, Лидия Степановна? — поинтересовался он тихо и увидел, как опустились ее плечи.

— Меня? — она резко оттолкнулась от оконной рамы и ладонями с силой стиснула виски, будто старалась унять острую боль. Наташка неожиданно побледнела, перестала шалить, и ротик ее жалко покосился:

— Мама, не надо… Ты сейчас опять будешь плакать.

— Я? — грустно переспросила мать и решительно отняла от висков ладони. — Нет, моя девочка, — сказала она глухо и твердо. — Я не буду сегодня плакать.

Алексей мельком, так, чтобы не видела Лидия, глянул в окно. Он был летчиком, и одного натренированного взгляда ему хватило, чтобы занести, как на пленку, увиденное и надолго сохранить в памяти.

«Что могло ее так разволновать?» — гадал он.

Бесцеремонно громко стучали колеса поезда. Вагоны отбрасывали косую тень под железнодорожную насыпь. Стонали рельсы и мелькали шпалы. Маленькие домики, окружавшие станцию, исчезли. Горелов увидел небольшое озерцо с тенистыми берегами, вероятно страшно обмелевшее в эту знойную пору, горбатый деревянный мостик над ним, голую рощицу и длинную линию жесткого черного кустарника, сквозь который виднелись могильные холмики и черные надгробия над ними. Потом блеснула змейкой извивавшаяся в камышовой ложбине речонка — и все кончилось. Железнодорожная ветка резко брала здесь вправо, так что из своего среднего вагона Горелов увидел успевший завернуть паровозик. Нет, ни о чем ему не сказал этот пейзаж, ни на какую догадку не натолкнул.

— Наташенька, — мягко попросила Лидия, — пойди поиграй у соседнего окошка.

Девочка ничего не ответила. Она только как-то очень серьезно, совсем уж по-взрослому посмотрела сначала на мать, потом на Алексея и отошла от них. Горелов поглядел на Лидию. На ее лице еще не улеглись следы недавнего волнения. Синие глаза сухо блестели. Она снова поднесла к вискам ладони, но тотчас же их отняла, даже не дотронувшись до волос.

— Алеша, — сказала она бескровными губами, и он удивился, что именно в эту, видимо, очень тяжелую для нее минуту она назвала его по имени, — Алеша, — повторила она, — я должна рассказать вам тяжелую правду о себе. Один только раз. И дайте мне слово, что вы ни о чем больше не будете меня расспрашивать?

Он расширил серые глаза, с готовностью тряхнул курчавой головой.

— Лида, если вам трудно об этом рассказывать, то но говорите совсем. Слышите, Лида, не надо! Для меня вы… — прибавил он горячо и запнулся.

Лидия отрицательно покачала головой:

— Нет, я должна рассказать. Даже обязана это сделать. Вы видели в окно вагона кладбище, Алеша?

— Видел, — не сразу отозвался он.

— Там хоронят не только жителей этого селения… Там и степновцев хоронят. Среди могил есть черный мраморный обелиск. Из вагона ни я, ни вы не могли его заметить. Четыре года назад на том месте похоронили Наташиного отца, моего мужа, старшего лейтенанта Николая Бакланова. А теперь слушайте…