Лунный ветер
Шрифт:
Лорд Чейнз отступил ещё на шаг, побледнев до того, что гладко выбритое лицо почти сравнялось цветом с белой рубашкой. Лорд принюхался и глухо заворчал, глядя на клетку с бист вилахом, однако спокойное «рядом» из уст Гэбриэла вынудило волка остаться на месте… а я вдруг заметила на руке его хозяина то, чего определённо не было на ней раньше.
Золотое кольцо, подозрительно напоминающее обручальное.
Так вот как Гэбриэл меня нашёл. И узнал, что со мной. Наверняка его кольцо магически связано с моим, и, когда нас с Томом усыпили, два украшения нагрелись вместе…
— Вы… взломали защиту поместья? — взгляд тёмных глаз графа ошеломлённо перебегал
Он осёкся. Медленно скользнул рукой по своему лбу, точно отирая пот — я заметила, как пристально Гэбриэл следит за каждым его движением, — и продолжил уже совсем другим тоном.
— И на каком же основании, джентльмены, — спокойно вопросил он, — вы нарушили право неприкосновенности пэрского жилища и вторглись в мой дом, взломав пятиступенчатую магическую защиту?
Его застали на месте преступления, пытающим собственную невестку и почти успевшим принести её в жертву недообернувшемуся оборотню, а он апеллирует к своим правам.
Это даже вызывало уважение.
— Мы засекли применение злонамеренных чар в отношении миссис Чейнз, — сурово ответил мистер Хэтчер. — Подобные чары представляют потенциальную угрозу для жизни и дают нам все основания вторгнуться в ваше жилище для проверки.
— Засекли? Каким же образом? — граф вскинул бровь как будто немного презрительно. — Ваш свадебный подарок, мистер Хэтчер, лежит в камине кучкой серебряной крошки. Ничего личного, просто он вызвал у меня некоторые подозрения. А кроме него… — снова осёкся, посмотрел на меня — и рассмеялся. — А-а. Обручальное кольцо. Ну конечно. Заменили на детектор чар и маяк, вместе взятые. Хитро. — В том, как он покачал головой, читался некий намёк на одобрение. — Идея нашего бравого Инквизитора? И ей самой, конечно, правду сообщить не удосужились?
— Всё кончено, милорд, — проговорил один из стражников. — Поднимите руки и пройдите с нами. При попытке сопротивления мы имеем право открыть огонь.
Лорд Чейнз помолчал. Посмотрел на лестницу за их спинами. На сына. На стражников и бывшего Инквизитора, пришедших по его душу.
Снова на сына. Прекрасно понимая, что из этого подвала его выведут на смерть.
Встретился глазами со мной — и усмехнулся, будто читая в моих глазах ту бесконечную усталость, что захлёстывала меня горькой волной.
Приманка. Основание для ареста. Вот кем я была. Возможностью добыть единственное прямое доказательство вместо множества косвенных. Чудесный, здравый, изящный план: позволить нам с Томом пожениться, позволить консумировать брак — и застать графа с поличным, когда ритуал перейдёт к финальной стадии. Ведь ни свадьба, ни консумация преступлением не являются, в отличие от действа вроде «усыпить человека, посадить в клетку и долго пытать». Поэтому Гэбриэл не стал меня увозить. Поэтому мистер Хэтчер вёл себя так странно. Они оба знали, что Том оборотень, знали, чем должна закончиться эта история, и просто ждали нужного момента.
Пока я, наивная, верила в то, что мне дают возможность его спасти.
Как же они… оба… могли…
Вновь устремив тёмные, без блеска глаза на представителей закона, лорд Чейнз медленно вскинул руки… чтобы сжать пальцы правой в кулак, оставив выпрямленным лишь указательный — и направить его на незваных гостей одновременно с тем, как на коже графа вспыхнули алые линии магической печати.
Сгустки синей темноты сорвались с кончика его пальца, словно пули. Одному противнику они угодили прямо в грудь — и в воздухе полыхнула волна холодного иссиня-чёрного пламени, отшвырнув стражника на ступеньки, оставив лежать там сломанной куклой; револьвер, выбитый из его руки, долетел до самой нашей клетки, ударившись о прутья и упав рядом. Трое других уклонились от атаки, двое из них немедленно открыли ответный огонь — но пули лишь пролетели сквозь то место, где мгновением раньше граф растворился в воздухе.
— Мистер Форбиден, я запрещаю вам стрелять! — выкрикнул мистер Хэтчер, судорожно оглядываясь, пытаясь обнаружить пропавшего противника. Гэбриэл, и не думавший этого делать, прислонился спиной к стене, сосредоточенно обводя взглядом комнату, в правой руке держа взведённый револьвер — не тот, что я уже видела, а другой, куда больше и с дулом куда длиннее, — и по-прежнему сжимая карту левой. Я лишь сейчас заметила, что Гэбриэл впервые на моей памяти подвесил кобуру так, что её было видно… и рядом с чехлом для револьвера на его поясе виднелось нечто вроде открытого квадратного футляра, в котором я с удивлением увидела колоду карт Таро.
А, так вот в чём дело. Я слышала, что маги иногда зачаровывают игральные карты и кости, делая из них магические артефакты, воспользоваться которыми в качестве орудия могут даже простые смертные. Достать их простым смертным было уже сложнее, но у Гэбриэла, видимо, карты остались со времён службы в Инквизиции.
Единственный подчинённый мистера Хэтчера, оставшийся на ногах, цепко озирался вокруг. Лорд скалил зубы, глядя в пустоту, но послушно держался рядом с хозяином.
— Всё ещё пытаетесь следовать букве закона? Значит, брать с собой штатских для проникновения в чужой дом можно, а позволять им стрелять в гостеприимного хозяина — уже нет? — вкрадчивый голос лорда Чейнза раздался из ниоткуда, эхом гуляя по комнате; я слышала его сквозь лёгкий звон в ушах, которым было не особо полезно слушать звуки выстрелов в закрытом помещении. Мистер Хэтчер пальнул наугад, но снова ни в кого не попал, лишь заставил разлететься осколками одну из склянок на столе. — На суде можете объяснить это самозащитой… если, конечно, вы до него доживёте.
Глядя на своего коллегу, мистер Хэтчер изобразил рукой некий скупой короткий жест, ясный им одним, — и два стражника, оглядываясь по сторонам, медленно двинулись вперёд, неторопливо водя дулами револьверов по воздуху, прищуренными глазами выискивая невидимого противника. Гэбриэл следил за ними с хищным кошачьим вниманием, зажав карту средним и указательным пальцами: кажется, Король Мечей, если я правильно разглядела и правильно помнила колоду.
С того момента, как Гэбриэл вошёл в подвал, он ни разу не взглянул на меня. Но я понимала, что цена одного-единственного взгляда, одной-единственной ошибки — допущенной, потому что вместо боя он думал обо мне, когда в данный момент опасность грозила кому угодно, кроме меня, — может быть слишком велика для всех нас.
Мой возлюбленный, явившийся меня спасти, мой возлюбленный, позволивший мне оказаться в этой клетке, мой возлюбленный, явившийся, чтобы принести смерть моему другу…
Нет, я не могла его осуждать. И, конечно, не могла желать ему проигрыша. Но я чувствовала, как по сердцу бежит трещина, разбивавшая какую-то его часть безнадёжно и навсегда, — и теперь понимала, за что у меня просили прощения. Действительно требуются определённые усилия, чтобы даже просто понять и принять такие вещи.
Наверное, он неделю назад чувствовал то же.