Лууч. Сновидения шамана
Шрифт:
– Судя по преданиям, Форн воистину великий. Ещё Торкеш, когда ты смел, тебе нечего бояться. Сколько бы оружия у тебя не было, сколько бы врагов пред тобою не стояло, если в сердце ты не победим, а разум твой заговорён тобою же, то и тело будет неуязвимым.
– Действительно жаль, что на вас объявили настоящий собачий гон, господин Лууч, вам бы править городом, а лучше королевством, не в угоду козням против его величества говорю, а по факту благородства вашего.
– На всё есть причины, многие годятся на эту роль, не все готовы её играть. Есть силы, с которыми лучше общаться формально, будучи змееведом и травником, живущим в дали от людей или поблизости с ними, но не вмешиваясь в их жизнь напрямую.
– С
– Человек не властен подчас над собой, какие могут быть замашки на целый город и других людей, – Торкеш впервые за всё время усмехнулся и слегка скупо посмеялся.
– Вот так, вам уже третий десяток лет, насколько мне известно, от госпожи Велемиры, а вы рассуждаете, словно это не я старше вас вдвое, а вы меня.
– Как знать, наверно лучшим моим учителем, помимо моего настоящего учителя, стала одноимённая Эллетрессия Морита Ла Влакар, хоть она сама и не подразумевала об этом, по волею случая, сама являющаяся ученицей моего настоящего учителя. А вообще Торкеш, если трогать эту тему осторожно, то большое открытие в жизни, проснуться в тридцатилетнем возрасте.
– Как раз похожие вещи говорил Форн Великий. Я до сих пор, читая манускрипты и исторические предания о нём, нахожу его любопытные цитаты. Приведу несколько из них: «Ты не пуст, когда ты есть в каждый момент жизни»; «Я всю жизнь стремлюсь и помогаю осознаться всем остальным от того сна, что все называют жизнью»; «Я светел сам и доношу этот уровень осознания света, по мере своих скромны сил до остальных». А сил у него было не мало, об этом даже говорят дожившие до наших дней очевидцы, его дней явного правления.
– Надеюсь он когда нибудь проснётся и мы сможешь с ним повидаться Торкеш.
– Я тоже на это искренне надеюсь, пока ещё не закончились мои отведённые лета. Хотя сам Форн говорил загадкой, что: «Мы можем жить вечные жизни, не покидая тела, если наш образ будет соответствовать отсутствию формы, а природа станет нашей неизменной частью». Именно после этих слов, он и велел посадить эту аллею, что ведёт в Поганый лес. Раньше кстати он не был таким. Лес был прекрасным, но как только Форн Великий, ушёл в подземелья под дворцом и не вернулся, лес без него, словно стал иным и теперь зовётся Поганым, так как пропадают в нём люди и больше в него никто не ходит. Люди боятся, а для нелюди, – Торкеш суеверно осмотрелся по сторонам и встал. – А для нелюди, это словно магнит.
– Где ты что заметил, Торкеш? – остановился я, не видя прямой угрозы.
– Всё на этом, господин Лууч. Дальше я уже не пойду. Вот и начинается Поганый лес. Не потому не пойду с вами, что жизнь дорога мне, хоть и это тоже, но и потому, что страх не даёт мне, закончить свою жизнь раньше времени. А то, что я там пропаду и костьми лягу, неизвестно где и неизвестно, от чьих даже лап, к провидице не ходи.
– Тебе туда нельзя, – согласился я с ним. – Возьми от меня в дар, мой лук и трофейный меч из Стрисадиса, пусть они всегда будут в твоём доме и отпугивают нечестивцев и погань.
– Это большой подарок господин, – приняв оружие, Торкеш поклонился и коснулся его лбом. – Я буду за вас молиться, Форну Великому, чтобы его вечно живущий с нами дух, оберегал вас на опасном пути. Могу я спросить вас перед уходом один вопрос?
– Валяй Торкеш.
– Вы, правда, шаман? Как упомянула сегодня при нас, моя прелестная госпожа?
– Правда.
– Раскроете тайну, что ведёт вас через этот полный преград и опасностей, Поганый лес? Есть ведь пути обхода, правда более длительные, но значительно более безопасные. Почему такая крайность идти именно через него?
– Это уже второй вопрос Торкеш, – я улыбнулся и тронул поводья в сторону черноты леса. – До свиданья
– До свиданья господин! – поспешил убраться во свояси Торкеш, так как солнце давно скрылось за тучами и темнота, буквально идущая на нас из-под зловеще тёмных, светонепроницаемых крон леса, изрядно веяла прохладой и сыростью, а по воздуху распространялся гнилостный запах.
Лес действительно был поганый. Это вовсе не было олицетворением двусмысленной метонимии, пропавшей тропы, через аллею галианских деревьев. Лес воистину гадкий. Да бывал я в тёмных лесах, случалось со мной это довольно не редко. Но тут случай особенный. И чего они не выжгли его? Наверно боятся даже подойти. Хотя может, считают его священным, раз под правление Форна Великого, он был цветуще прекрасен сам по себе и теперь сжечь его опасаются по ряду причин. Вдруг Форн проснётся и не одобрит сего действа, а может уже пытались, да ничего у них не вышло. Влажность здесь зашкаливает, за счёт того, что солнечный свет толком не проникает в низовья, как собственно и ветер, а оттого не просушивает его.
Вдруг черёмуха так заволновалась, словно я её открыто повёл на убой, как делают некоторые малоразвитые дикие племена, с лучшими друзьями человека.
– Пррр! Успокойся Черёмуха. Какие твои заботы? Ступай, да слушай меня, когда я тебя веду. Мы только быстро промчимся по лесу и можешь не горевать, все проблемы я беру на себя, – после моих уговоров, она уже не так недоверчиво косилась на меня, однако телом ещё дрожала. – Ты же смелая лошадь. Когда выберемся из него, я обещаю тебя вычесать, вымыть, накормить лучшим зерном, какое только будет, – Черёмуха зафырчала, а потом громко заржала. – Что тебе больше по душе? Овес? Пшеница? Ну, так и быть. Любое зерно на выбор, любая трава и водица. Ты только проведи меня через лес, а там я дам тебе полноценный отдых. Нам всего-то надо, протиснуться между городом Вулверс-Сорфа, что сейчас на юге от нас и между Ведьминым лесом, что сейчас на севере от нас, а там и до Армажных земель, рукой подать, за которыми и находится наш «Драконий загривок». Ну, будет, будет тебе роптать. Пошли смелее, – последний раз фыркнув, лошадь смирилась со своей судьбой и даже перестав дрожать, пошла бодрее, желая скорее закончить нашу прогулку.
Весь лес жирно порос тёмным мхом, тугими вьюнами и лианами. Всюду, на земле и деревьях, были огромные грибы. Они ползли вверх по стволам, прямо по мху. Местами обильно лежала чёрная как жжёная смола плесень. Местами плесень была белая, как речные камни с побережья Северного Великого океана. Местами даже красная, туда я старался не приближаться. Запахи стояли соответствующие многодневному разложению и мне, пришлось прикрыть лицо воротником, чтобы хоть немного уберечься от вездесущего зловония. Высокие коряги, в человеческий рост, стремились, казалось нас остановить, но Черёмуха, подстёгнутая жаждой жизни, чудом находила лазейки, через непроходимые на первый, да и на второй взгляд дебри.
Тишины в лесу не было. Грязно ругались вороны. Иногда кто-то подвывал. Кто именно определить не представлялось возможным. Вой смешивался с постаныванием, гуляющей от смены давления сушёной древесины сухостоев, что были здесь не редкостью, не смотря на общую повышенную влажность, заслуживающую отдельного слова. Чем глубже мы заходили, тем более лес напоминал утробу чудища из детских сказок. Температура росла, влажность повышалась до уровня банной парилки. Дошло до того, что на моём лбу без остановки стояли обильные капли, а вся шкура Черёмухи, так гармонирующая своей вороньей мастью с общей мрачность, заблестела и залоснилась. Страхом от неё не пахло, но от неё исходила тревожная нервозность. Я не большой знаток копытных и лошадиный психолог, но на моей практике, все её повадки, говорили о начинающейся форме лёгкого лошадиного психоза.