Лужайки, где пляшут скворечники
Шрифт:
И Максим больше не спорил. Умирать, так уж среди своих.
А как это «умирать»? Наверно, погрузиться вот в такую же тьму, как за окном? И ничего не чувствовать, ничего не думать? Или… все же есть другие миры, куда после смерти уходит душа?
Он и раньше думал про такое, но так, между делом, без большой боязни. А теперь это подошло вплотную. И Максима тряхнула сильная дрожь. Кто-то подошел сзади, накинул на него палатку. Наверно, решили, что мальчишка дрожит от ветра. А ветер-то был теплый!
А палатка была
Вырезать… Натянуть…
— Господин барон! Подойдите, пожалуйста! Я хочу что-то сказать… — Сам он не решился оставить пост у окна, да и нога опять болела.
— Что, Максим? — Реад склонился над мальчиком.
— Господин барон, я хочу признаться. За что меня чуть не выгнали из гимназии. Мы с мальчиками сделали из простыней и реек большой змей, и я поднялся на нем в воздух. И пролетел сотню саженей…
Согласились, конечно, не сразу. Сперва Реад сказал, что это безумие. Даже если Максим и взлетит, то разобьется наверняка.
— Не разобьюсь! Ну… не наверняка! По крайней мере, это шанс! Всё равно мы все… на краю…
— А ведь мальчик прав, — заметил рассудительный Тай-Муш. — Это действительно шанс уцелеть. Пусть спасется хотя бы он…
— Да вы что! — заполыхал возмущением Максим. — Вы думаете, я это для себя? Я шнуром от змея перетяну на тот берег канат. Здесь есть в кладовке несколько мотков, я видел!.. Я его привяжу там, и вы по канату — за мной! Если пристегнетесь поясами, можно переправиться, вода не сорвет…
— А если вы разобьетесь, как мы посмотрим в глаза людям? — запальчиво сказал корнет Гарский.
— Тогда вы никому не посмотрите, — жестко напомнил Максим. — Все ляжете здесь.
Как бывает в самых решительных случаях, проголосовали. Все — и офицеры, и унтеры. Все были за полет. Потому что, возможно, это как раз то чудо, на которое теплилась надежда.
…В кладовой с брошенным рыбацким хозяйством нашлось все, что нужно. Легкие бамбуковые шесты для сетей, клубки тонкого прочного шнура (из таких вяжут неводы), две бухты пенькового троса в дюйм толщиной. Нашлись даже маленькие кольца непонятного назначения. Их можно было надеть на канат для скольжения — и уже к ним пристегнуться ремнями.
Завесили палатками окна, засветили два фонаря, начали вязать каркас, похожий на трехметровую букву X с перекладиной. Натянули прямоугольник палаточной ткани. Надо было бы для прочности подшить края, да некогда. Ладно, для короткого перелета сойдет и так…
Сделали узду, прикрепили к ней шнур. Максим сам привязал к нижним концам распорок пятиметровый канатный хвост — чтобы не опрокинуло в полете.
— Вы думаете, эта конструкция поднимет вас? — осторожно спросил Реад.
— Да! Я умею облегчать свой вес! Спросите Филиппа! Когда он нес меня с пораненной ногой, я нарочно делался легче!
— Было такое, — кивнул капрал Дзыга. — Говорит: «Тяжело тебе, Филипп?
Реад, Филипп и корнет Гарский (человек, помнивший недавнее детство и запускание змеев) неслышно вынесли конструкцию через дверь (еле пролезла). Тихо понесли к воде. Было нелегко: ветер нажимал на громадный змей, как на парус, еле удерживали. Хвост цеплялся за траву. Корнет Гарский цедил сквозь зубы школьные ругательства.
Враг, видимо, ничего не подозревал.
Вода вблизи уже не шумела, а трубила. Пена мутно светилась в темноте. В небе клочьями мрака летели через реку облака. Змей поставили на нижний край. Максим, морщась, вставил забинтованную ступню в веревочную петлю. Просунул в такие же петли кисти рук, вцепился в распорки.
— Натяните шнур и держите втроем. Когда поднимусь, начинайте отпускать, но не быстро, чтобы шнур был натянут. А когда отмотаются сто саженей, быстро ослабьте и я там опущусь…
Шнур был отмерен заранее.
— Если окажетесь в воде, ни в коем случае не отпускайтесь, мы вас вытянем, — сказал Реад.
— Ладно… Не окажусь я в воде. Только делайте все правильно… Вы готовы?
— Да, — отрывисто сказал Реад.
— Храни тебя Господь, птаха, — шепнул Максимушке Филипп.
— Натяните шнур! Еще… — Максим толкнулся здоровой ногой, и змей ровно взмыл на несколько саженей. У Максима все ухнуло внутри.
Змей косо пошел в высоту, оказался над водой, влажный воздух и водяная пыль ударили Максима по ногам. Он задергал правой ногой, стараясь поймать ею петлю, не сумел. Крутнуло, понесло… Еще. Еще… Не заорать бы… Он-то думал, что сможет управлять, а тут… Господи, когда это кончится?!
Змей остановил полет, задрожал в потоках воздуха на месте. Но не спускался. «Мама… Я не знал, что это такая жуть!»
— Да ослабьте же шнур! — завопил Максим, хотя это было бесполезно. Кто услышит сквозь гул воды?
Не услышали, но сообразили. Змей быстро пошел вниз. Углом врезался в траву, захрустел. Максима с маху ударило о землю и узловатые корни. В недавно пострадавшей ноге взорвалась новая боль. Максим заплакал.
Но, плача, он помнил о главном: не упустить шнур. Складным ножом отрезал его от узды, намотал на крепкий, торчащий из травы корень. Потом дернул три раза: я жив, привязывайте канат. Натянувшийся шнур задергался. Видать, привязывали.
А нога болела нестерпимо. Шнур дернули сильнее, чем прежде, три раза подряд: тяните, суб-корнет…
Тянуть было нелегко. Тонкий шнур отчаянно резал ладони. Тяжелый канат не хотел двигаться через бурлящие потоки. Максим будто вытягивал из реки упрямую лошадь.
И когда уже совсем не было сил, кто-то перехватил шнур, шепотом сказал у плеча:
— Держись. Давай вместе…
По шепоту, по дыханию Максим понял: мальчик. Такой же, как он сам. Затеплел от благодарности и всхлипнул:
— Ты кто?
— Гель. Проводник… Должен был просигналить, где брод.
— Теперь уже не нужен проводник, — опять всхлипнул Максим. — Они нас взяли там… со всех сторон…