Лужок черного лебедя (Блэк Свон Грин)
Шрифт:
— Если не ошибаюсь, шекспировская Офелия очень плохо кончила?
— Ты просто потрясающе разобралась с этими девчонками!
Мы с мамой спешили вдоль Регентова пассажа, стараясь не опоздать на «Огненные колесницы».
— Подумать только! — Мамины туфли колотили по сверкающему мрамору: «Вот тебе! Вот тебе! Вот тебе!» — Безобидная старушка вроде меня — и «потрясающе» справилась с тремя балованными Поллианнами.
На самом деле мама была дико довольна.
— Джейсон, это ты их первым заметил. Старина Орлиный Глаз. Будь я шерифом, выплатила бы тебе награду.
— Попкорн и «Севен-ап», если можно.
— Пожалуй, это я могу обещать.
Каждый человек — змеиное гнездо потребностей. Смутный голод, острый голод, голод как бездонная бочка, голод по мимолетной удаче, голод по вещам, которые можно взять в руки, и потребность в вещах, которые не ухватишь руками. Об этом знают рекламщики. Знают магазины. Особенно в торговых пассажах. Магазины оглушают. У нас есть то, что вам надо! У нас есть то, что вам надо! У нас есть то, что вам надо! Но, спеша по Регентову пассажу, я понял, что есть еще одна потребность — настолько на виду, что ее обычно не замечают. Надо, чтобы мама и ребенок друг другу нравились. Это не любовь, я про другое. Надо, чтобы они друг другу нравились.
— Замечательно, — мама вздохнула и полезла за солнечными очками.
Очередь на «Огненные колесницы» вилась по ступенькам кинотеатра и дальше по улице, мимо восьми или десяти лавок. Сеанс начинался через тринадцать минут. Впереди нас было девяносто или сто человек. Дети, в основном компаниями по двое-трое-четверо. Несколько пенсионеров. Несколько парочек. Единственным мальчиком, стоящим в очереди с мамой, был я. О, если б только это не так бросалось в глаза!
— Джейсон, так ты все-таки хочешь в туалет?
Стоящий впереди жирный козел с обвисшими веками оглянулся на нас и ухмыльнулся.
— Нет! — почти огрызнулся я.
(Какое счастье, что в Челтнеме никто меня не знает. Два года назад Росс Уилкокс и Гэри Дрейк заметили Флойда Чейсли с мамой у мальвернского кинотеатра в очереди на «Девушку Грегори». Они до сих пор смешивают его с дерьмом.)
— Не смей со мной так разговаривать! Я сказала, чтобы ты сходил в магазине!
Хорошее настроение хрупко, как яичная скорлупа.
— Да не хочу я!
Большой автобус пророкотал мимо, придав воздуху вкус карандашей.
— Если тебе стыдно показаться со мной на людях, так и скажи! — Мама и Джулия иногда попадают в яблочко, которое я до тех пор даже и не замечал. — Мы сбережем друг другу время и нервы.
— Нет! — дело не в том, что мне «стыдно». Ну, в каком-то смысле да. Но не потому, что это — моя мама, а просто потому, что она — мама. Теперь мне стало стыдно, что мне стыдно. — Нет.
Плохое настроение хрупко, как кирпичи.
Стоящий впереди жирный козел с обвисшими веками впитывал каждое слово.
Я уныло снял джемпер и завязал его рукава на талии. Очередь прошаркала немного вперед, и мы оказались у витрины туристического агентства. Там за столом сидела девушка одних лет с Джулией. От нехватки солнечных лучей ее лицо стало бледным и прыщавым. Вот что бывает с теми, кто недостаточно хорошо учится. На окне был прилеплен плакат: «Выиграйте самый памятный отпуск в своей жизни!» Восторженная мама, кормилец семьи — папа, гламурная кошечка — старшая сестра и всклокоченный брат выстроились на фоне Улуру, Тадж-Махала, флоридского Диснейленда.
— Мама, а следующим летом мы опять куда-нибудь поедем всей семьей?
— Поживем — увидим.
Мне не было видно выражения маминых глаз из-за темных очков.
— Что увидим? — подначил меня Нерожденный Близнец.
— Год еще надо прожить. Джулия собиралась поехать на этот, «Еврорэйл», или как его там.
— «Интеррэйл».
— Но ты ведь собирался со своими школьными друзьями покататься на лыжах? Джулия прекрасно провела время в Германии, когда ездила по обмену.
(Мама не заметила, что я больше не популярен.)
— Ульрика Визгунья и Ганс-Распускай Руки не показались мне чрезмерно приятными людьми.
— Джейсон, я уверена, что твоя сестра немного преувеличила.
— А может, мы втроем куда-нибудь поедем, ты, я и папа? Мне понравилось в Лайм-Регисе.
— Я не знаю… — мама вздохнула, — я не знаю, будет ли у нас с папой полегче с отпусками в следующем году. Давай посмотрим ближе к делу.
— Но у Дина Дурана мама работает в доме престарелых, а папа — почтальон, и у них всегда получается…
— Значит, мистеру и миссис Дуран повезло, — этот тон мама использует, чтобы дать понять, что ты говоришь слишком громко, — но не любая работа предоставляет такую гибкость.
— Но…
— Хватит!
Вышел управляющий кинотеатром. Он решает, кто попадет внутрь, а кому скажут «идите лучше сразу домой». Спасенные и отверженные. Он шевелит губами, рождая числа, и идет по тротуару медленно, словно гроб несет. Перо чернильной ручки царапает по клипборду. Там, где он проходит, люди в очереди облегченно ухмыляются и начинают озираться, чтобы поглазеть на отверженных. Спасенные — самодовольные сволочи. Им уготовано место в многоцветном царстве, в темноте. Для них, даже для сидящих на неудобных местах слишком близко к экрану, будет крутиться проектор, показывая «Огненные колесницы». Между управляющим и нами осталось двадцать человек. Ну, пожалуйста, пройди еще несколько шагов по мостовой, всего несколько шагов, ну давай, всего пару шагов…
Пожалуйста…
Глист
Изо рта Росса Уилкокса воняло, как из мешка с падалью.
— Джейсон Тейлор ходит в кино с мамочкой!
Только что Марк Бэдбери говорил со мной о том, как выиграть в «Пакман». И вдруг это. Момент, когда еще можно отрицать, упущен.
— Мы тя видели! В Челтнеме! Ты стоял в очереди с мамочкой!
Человеческий поток и само время в коридоре замерли.
Я заулыбался — идиотская попытка приуменьшить серьезность атаки.