Лужок черного лебедя (Блэк Свон Грин)
Шрифт:
— И еще вы учились в Университете Лафборо, — добавил Гэри Дрейк. — «Безусловно, лучшем спортивном учебном заведении Англии!»
— Вы даже не подозреваете, как сильно влипли! — От гнева у мистера Макнамары заблестели глаза и потемнело лицо. — Вам не разрешается покидать территорию школы без разрешения, как вам в голову взбредет.
— Но, сэр, вы же сами нам велели, — очень удивленно сказал Гэри Дрейк.
— Ничего подобного!
— Вы велели нам добежать до моста и обратно. Вот мы и добежали до моста через Северн. Там, в Аптоне. Как вы сказали.
— В
Росс Уилкокс смотрел на него совершенно серьезно.
— Потение равняется успеху, сэр.
Мистер Макнамара решил удовольствоваться ничьей при условии, что за ним останется последнее слово.
— У вас, парни, куча неприятностей, и самая большая из них — это я!
Когда он удалился в клетушку мистера Карвера, Росс Уилкокс и Гэри Дрейк принялись шептаться с основными и нормальными пацанами. Через минуту Уилкокс скомандовал: «И-раз, и-два, и-три, и-четыре!», и все, кроме нас, прокаженных, грянули на мотив «Тело Джона Брауна»:
Мистер Макнамара любит в жопу давать, Мистер Макнамара любит в жопу давать, Мистер Макнамара любит в жопу давать, И другим засунуть тоже не дурак! Слава, слава Макнамаааааре! Ему засунул мистер Кааарвер! Ему засунул его паааапа! А он засунет и тебе! Тебе! Тебе!К третьему куплету песня стала громче. Наверно, каждый из ребят думал: «Если не присоединюсь, стану следующим Джейсоном Тейлором». А может, у толпы просто есть своя отдельная воля, подавляющая попытки ей противостоять. Может, стадное чувство — самое древнее, идет еще с тех пор, как человечество жило в пещерах. Толпе нужна кровь для подпитки.
Дверь раздевалки с лязгом распахнулась.
Песня тут же притворилась, что ее никогда не было.
Дверь отлетела от резинового стопора на стене и ударила мистера Макнамару по лицу.
Когда сорок с лишним парней нервно пытаются подавить смех, все равно выходит очень громко.
— Я назвал бы вас стадом свиней, но это оскорбление для животных! — завизжал мистер Макнамара.
— Ооооооо! — эхом отозвались стены.
Бывает ярость пугающая, а бывает — смешная.
Мне было жалко мистера Макнамару. В каком-то смысле он — это я.
— Кто из вас… — он проглотил слова, которые могли стоить ему работы, — негодяев, рискнет спеть то же самое мне в лицо? Прямо сейчас?
Долгая насмешливая тишина.
— Ну же! Давайте. Спойте. СПОЙТЕ! — этот вопль, должно быть, разодрал ему горло. В вопле, конечно, был гнев, но я уловил и отчаяние. Еще сорок лет такого. Мистер Макнамара обшарил своих мучителей яростным взглядом в поисках новой стратегии.
— Ты!
К моему дикому ужасу, «ты» был я.
Должно быть, Макнамара узнал во мне ученика, затоптанного в грязь. И решил, что я охотней заложу других.
— Имена!
Дьявол обратил на меня восемьдесят глаз, и я отпрянул.
Есть железное правило: «Ты не должен называть чужие имена, если от этого у людей будут неприятности. Даже если они того заслуживают».
Макнамара сложил руки на груди:
— Я жду!
Голос у меня был как у крохотного паучка:
— Я не видел, сэр.
— Я сказал, назвать имена! — Макнамара сжал кулаки, и руки у него подергивались. Он явно на грани и вот-вот сорвется и заедет мне. Но тут из комнаты выкачали весь свет, как при солнечном затмении.
В дверях материализовался мистер Никсон, директор школы.
— Мистер Макнамара, этот ученик — ваш основной нарушитель дисциплины, ваш главный подозреваемый или недостаточно активный информатор?
(Через десять секунд либо из меня сделают котлету, либо я получу относительное помилование.)
— Он, — мистер Макнамара сглотнул с усилием, подозревая, что его учительская карьера может кончиться через несколько минут, — говорит, что он «не видел», господин директор.
— Нет худших слепцов, чем нежелающие видеть, мистер Макнамара, — мистер Никсон сделал несколько шагов вперед, заложив руки за спину. Мальчишки попятились, прижимаясь к скамьям. — Минуту назад я говорил по телефону с коллегой из Дройтвича. Я был вынужден извиниться перед ним и прервать разговор. Кто скажет, почему?
Все присутствующие, включая мистера Макнамару, не отрывали глаз от грязного пола. Мистер Никсон умеет испепелять одним взглядом.
— Мне пришлось закончить разговор из-за инфантильного ора, доносящегося отсюда. Из-за него я буквально не слышал собственных мыслей. Так. Меня не интересует, кто зачинщик. Меня не заботит, кто орал, кто мурлыкал себе под нос и кто хранил молчание. Меня заботит, что мистер Макнамара, гость в нашей школе, будет вполне справедливо рассказывать своим коллегам, что я руковожу зоопарком из хулиганов. За этот ущерб моей репутации я накажу вас всех.
Мистер Никсон вздернул подбородок на четверть дюйма. Мы отпрянули.
— «Это не я, мистер Никсон! Я не подпевал! Будет несправедливо, если вы меня накажете!»
Он оглядел нас, ища согласных, но таких дураков у нас нет.
— Видите ли, мне платят безумные деньги не за установление справедливости. Мне платят безумные деньги за поддержание определенных стандартов. Стандартов, которые вы, — он сплел пальцы рук и тошнотворно захрустел суставами, — только что втоптали в грязь. В более просвещенном веке я бы задал вам хорошую взбучку, чтобы научить правилам приличия. Но поскольку законодатели отобрали у нас этот инструмент, мне придется найти другие, более трудоемкие методы.