Львиное логово
Шрифт:
Унылая и беспросветная жизнь храмовых арендаторов изменилась очень резко и понеслась вскачь, как только местный князь совершил красивый полет со стены, окропив мозгами каменистую землю. Сначала куда-то исчезли ненасытные жрецы, столетиями тянувшие жилы из местных крестьян. По слухам, в соседней деревне, где земля принадлежала мелкому помещику, произошло то же самое. Власть просто куда-то пропала. Знающие люди говорили, что у знати отобрали землю, а их самих убили. А вот жрецы, как люди грамотные, стали писцами, учителями и дознавателями. Хотя большая часть сбежала в Сузы, опять же по слухам. И вот вместо этого сонмища кровопийц, самым лютым из которых был разорванный быками хранитель зерна Римуш, появился один-единственный перс, скромно одетый, но на дорогом коне. Он вызвал к себе старост и объяснил, как теперь будет строиться их жизнь. Крестьянин подчиняется старосте, староста — азату, а тот — лично персидскому князю. Все. Ставка налога осталась прежней — половина урожая, а для последователей Ахурамазды — четверть. Старосты, услышав про такие послабления,
Вскоре как-то неожиданно исчезли лихие люди. Просто постепенно перестали воровать, грабить и насиловать. Набишту сметливым крестьянским умом, сопоставив известные ему факты, понял, что плохие люди просто стали заканчиваться. Об этом говорили кресты, на которых сохли разбойники, промышлявшие нападениями на караваны. А в самом Аншане, говорят, за стеной регулярно пополнялась яма, куда кидали всяких негодяев, недостойных быть отданными хищным птицам. Сиятельный Хутран, которым в Аншане пугали взрослых мужчин, в глазах добропорядочного селянина был абсолютным благом. Набишту не слышал, чтобы кого-то осудили неправедно, или обидели чью-то дочь, или воин взял чужую овцу. Жизнь стала спокойной и очень безопасной. Азат, руководивший провинцией, был прост и доступен, сам из простых воинов выслужился. Любой староста мог зайти и пожаловаться, и тот терпеливо слушал. Да что там староста! Набишту своими глазами видел, как азат заговорил с крестьянином, и даже пошутил. Сказал бы кто раньше, ни в жисть бы не поверил. От таких изменений голова пошла кругом. Но самое невероятное началось на третий год нового царствования. Крестьяне их деревни впервые столкнулись с незнакомой доселе проблемой — у них возникли излишки ячменя. И это стало бедой похлеще неурожая, потому что неурожай крестьяне видели, а лишнего зерна в своих закромах — никогда. На сходе селян, пришедших для обсуждения внезапно свалившейся на голову напасти, чуть не дошло до драки. Выдвигались идеи одна безумнее другой. Один недалекий умом бобыль даже предложил отвезти лишнее зерно на рынок и продать. Это ж надо! Да испокон веков крестьянин зерно не продавал, у него излишки просто отбирали. И старосты, утомленные новой бедой, потянулись за советом к азату. Тот долго не думал, и заявил, что излишки выкупит казна по твердой цене, чем привел старост в смятение. Зерно потянулось в Аншан, в знакомое до боли храмовое хранилище. Старосты посмеивались над собой. Как дети, право! Да лучше бы жрали это зерно, пока из ушей не полезло бы. А так лишились его по своей глупости. Однако через неделю каждого вызвал азат и вручил по тяжелому кошелю с серебряными сиклями, теми, на которых лучник. На подгибающихся ногах ушли старосты в свои деревни, чтобы показать односельчанам, какое оно серебро-то. Ибо не мог крестьянин-арендатор своими глазами серебра видеть, да еще и в руках держать, ну никак не мог. От сотворения мира такого не бывало.
Выдал Набишту каждому мужику в своем округе по четверть сикля и пять медных монет, и тут началось. Кто овцу купил, кто мотыгу новую, а кто и бусы своей бабе, которая в своей жизни не то, что бус не имела, слова доброго не слышала. И началась совсем другая жизнь. Мужики, что с ленцой земельку пахали, лишь бы поесть хватило, начали эту самую землю зубами грызть. Жили-то общиной. Работаешь- голодаешь, и не работаешь — голодаешь. А тут староста серебро раздает. Да, видно скоро небо на землю рухнет.
Купцы смекнули про новые реалии и потянулись по деревням с телегами, где битком разного товара было. И платки, и туники, и сандалии крепкие, и мотыги целиком бронзовые. В общем, роскошь такая, какую в нищей деревне и не видели никогда. И платили крестьяне твердой монетой, важничая, а купчишка-то в глаза умильно заглядывает и бедолагу-крестьянина почтенным величает. Это крестьянина-общинника, на которого он раньше, как на грязь под ногтями смотрел! После этого распоследние лентяи за ум взялись, и работать начали. Потому что старосты осмелели и стали грозить, что лодырей с земли погонят, вон сколько мальчишек подрастает на хороших-то харчах. Не хочешь на земле работать — в город иди, подсобником к мастерам. Как-то внезапно рабочие руки понадобились кирпичникам и кузнецам, кожевенникам и ткачам, да вообще всем. Людям и невдомек было, что серебро и золото, что в храмах кучами лежало, теперь в оборот пошло и всем им новую работу дает. Где мастер за день один платок продавал, теперь стал три продавать, да еще и цену скидывал, потому что сосед рядом тоже платки продает. А с тех трех платков тот мастер все равно куда больше зарабатывает, чем раньше с одного. И вот ведь странность, денег у людей куда как больше стало, а цены вниз поползли. Чудо, да и только.
Увидев новый плуг и борону, понял Набишту, что теперь еще больше зерна будет, и стал договариваться с купцами, чтобы на осень готовили баранов в обмен на зерно. Они, крестьяне, теперь по праздникам мясо есть будут. Так вот!
Дур-Унташ.
Великий завоеватель, древний царь Элама Унташ-Напириша, был не только великим, но и очень скромным. А потому новый город назвал в свою честь — Дур-Унташ. Дур — это город на тогдашнем диалекте означало. Был Унташ-Напириша не только великим и скромным, но еще и очень завистливым, а потому решил построить зиккурат, какого в тех краях еще не видали. Чтобы у всех соседей кровь из глаз брызнула. Чтобы всякие князьки из Аншана, Кимаша, Симаша и Айяпура, которые регулярно пытались от эламских царей отложиться, даже и думать о таком не смели, на подобную красоту глядючи. Знал бы Унташ-Напириша, что его проект будет единственным зиккуратом, что до двадцать первого века доживет, то еще больше бы возгордился. Но он этого не узнал, потому что помер. Храм был построен и посвящен Иншушинаку, главному богу столичных Суз, а вокруг него, как водится, разросся город, который обслуживал немалое храмовое хозяйство. И теперь в этот город тянулись жрецы со всего Двуречья, привлеченные неслыханными условиями. Мыслимо ли дело, в каждом городе будут их труды, да еще и с указанием имени автора. Любой ученый тщеславен, а жрец из захудалого рода, да еще и непонятый современниками, тщеславен вдвойне. И такой чудак будет лезть из кожи вон, чтобы доказать жирным глупцам, чьи предки тысячелетиями были настоятелями крупных храмов, что он куда лучше, чем они. Как правило, такие старания пропадали втуне, а у ученых потухали глаза. И так было столетиями, пока к ним не начали подходить странные люди со странными речами. Будто бы в захолустном Дур-Унташе теперь собирают лучшие умы Вавилонии и Шумера, и будут они под покровительством великого бога Иншушинака заниматься поиском смыслов и общаться с такими же, как они сами, высокоумными чудаками. И кормить обещали регулярно, что немаловажно. Сначала один решился, потом другой. А вскоре странные люди стали с письмами от смелых счастливцев приходить. Смотри, мол известный тебе Анн-цилли-Мардук поклон шлет и письмо про свою новую счастливую жизнь. И превратились тонкие ручейки в полноводные реки. Принял Дур-Унташ две сотни лучших умов и затворил свои двери. Даже стали отворот-поворот давать тем, кто без приглашения пришел.
И вот в пятый день месяца ташриту в Дур-Унташ прибыл Пророк нового бога, который, оказывается, всеми старыми богами одновременно оказался. Пророк был обычного роста, лишь высокая золоченая шапка его выше делала.
И правда, не человек он, — шептались ученые мужи, собранные в специально построенном для этих целей амфитеатре. На фоне иссиня-черных брюнетов, проживающих в данной местности, голубоглазый блондин смотрел крайне чужеродно.
— Итак, мудрейшие! — начал пророк. — Я собрал тут всех людей, для которых познание превыше всего. Не древний род, не богатство, и не способность вылизывать начальственный зад. — В амфитеатре прошел одобрительный шум. — Ваша жизнь изменилась, и вместе нам придётся поменять жизнь государства, ибо ему мы служим. Не будет крепкого государства, и снова придут кутии и луллубеи, что разрушили Аккадское царство, или дикие саки, после которых даже трава сто лет не растет. Я расскажу об изменениях, которые произойдут немедленно.
Во-первых, письменность переходит на арамейское письмо. — Зал возмущенно зашумел. Пророк поднял руку. — Я поясню. Невозможно на глиняной табличке написать обширный текст. Разве хотите вы быть стеснены рамками глиняной таблицы? Сколько их нужно, чтобы выразить мысль и обосновать ее. — Тут зал затих, ученые мужи оценили перспективы. — Казна начинает закупки папируса в Египте. Особо важные тексты будут написаны на выделанной коже. — Макс не знал, что в нашей реальности персы сделали то же самое, но намного позже, потому что клинопись была актуальна только для Двуречья, а Империя расширялась во все стороны со скоростью пожара.
Во-вторых, — тут много ученых мужей, сведущих в тонкостях календаря и наблюдением за звездами. В нашем государстве будет новый календарь. В году будет не триста шестьдесят дней, а триста шестьдесят пять. Вставного месяца не будет, будет вставной день каждые четыре года.
В зале началась форменная истерика.
— Это кощунство! Календарь дал нам бог Энки!
— Да правильно все. Ты же сам знаешь, что дней триста шестьдесят пять. Умничали только, когда решали, куда лишние дни сунуть.
— Нельзя так делать! Священное число, кратно шестидесяти! Никак нельзя.
— От того, что оно кратно, количество дней не изменится. Пророк дело говорит.
Дело дошло до потасовок, а Макс ударил молоточком в бронзовый гонг. Видно, догадывался, чем обычно ученые собрания заканчиваются.
— Мудрейшие, это не обсуждается! Календарь будет изменен, и точка. Далее, переходим к следующему важному вопросу. Итак, Земля- шар, Солнце- это звезда, вокруг которой вращается наша Земля. Звёзды — это маленькие Солнца, вокруг которых вращаются подобия нашей Земли. — И предвидя то, что сейчас начнется, достал бронзовый рупор и проорал: — Молчать! Все возражения потом! Лахму, завози модель.
Смущенно улыбающийся инженер завез на колесах бронзовую модель Солнечной системы, а за ней — вторую, которая представляла собой Землю и Луну, освещаемые фонарем и системой зеркал. Лахму начал крутить рукоять, и Земля с Луной начали вращаться, имитируя смену дня и ночи, и фазы лунного цикла. Макс беспардонно украл идею из планетария, куда водила его в детстве мама.
Амфитеатр замолчал, осмысливая увиденное. Драки прекратились, а к ученым мужам, которые и впрямь имели аналитический ум, стало приходить осознание.