Львовская гастроль Джимми Хендрикса
Шрифт:
Глава 43
В этот вечер, вернувшись домой на Пекарскую уже в полной темноте после свидания с Даркой, Тарас был в таком хорошем настроении, что у него возникло глубокое, необоримое желание творить добро. Учитывая, что находился он в этот момент у себя в квартире, его внимание сразу привлекли к себе рыбки и кактусы. Тарас высыпал в аквариум раза в два больше сухого корма, чем обычно. И рыбки под горящим, радостным взглядом Тараса ринулись к поверхности воды, стали хватать корм, раскрывая свои маленькие пасти
Возвратив взгляд на рыбок, Тарас подумал о Дарке. Вспоминал этот удивительный вечер, особенно дорогу к ней домой. Он провожал ее, они шли пешком, держась, как подростки, за руки. Но в этот раз между их ладонями не скользил шелк или атлас ее перчатки. И разница поразила Тараса. Когда раньше они ходили по городу, но Дарка была в перчатках, этот жест — держание за руки — хоть и был желанным, но имел, скорее, символическое значение, словно соответствовал словам из песни Булата Окуджавы «Возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть по одиночке…» В этот раз, и на самом деле в первый раз за время их знакомства, они шли и держались за руки крепко, в чем проявлялась не только теплота их чувств, но и настоящее желание быть вместе. Когда Дарка на глазах у Тараса стянула длинную бордовую перчатку с левой руки, он сразу заметил, что на запястье у нее что-то болтается. Она, заметив его взгляд, приподняла руку и показала Тарасу «фенечку» — кожаный шнурочек, на котором висела одна из подаренных Тарасом трех жемчужин.
— Папа просверлил, — сказала она, увидев в глазах Тараса удивление. — Теперь эта рука у меня защищена! — И она улыбнулась по-детски легко и искренне.
И сама пальчиками «защищенной» руки дотронулась до пальцев Тараса. Тогда они и взялись по-настоящему за руки и пошли, уже в полумраке опустившегося вечера, по улице, полной безучастных прохожих, в этот вечер почему-то напомнивших Тарасу медленно плывущих по своим неважным делам медуз. На самом деле медузы никогда не плавают по делам, они плавают по жизни, по своей жизни. Вот и эти прохожие, возвращавшиеся, вероятно, с работы, плыли себе по своей жизни, не мешая Тарасу и Дарке и не обращая внимания на их со стороны малозаметное счастье.
Рыбки очистили поверхность воды от корма довольно быстро, и Тарас уже хотел было подсыпать им еще этих мелких съедобных хлопьев, как в дверь квартиры позвонили.
— О! Прекрасно! Наконец-то я тебя застал! — обрадовался в открывшемся дверном проеме Ежи Астровский. — У тебя что, много работы было?
Тарас пропустил соседа внутрь. Сосед-парикмахер был одет не по-домашнему — в светлых брюках и в клетчатом светло-коричневом пиджаке, под которым его худобу и стройность подчеркивал белый гольф.
— Чаю? — предложил Тарас.
Они присели на кухне, и пока закипал чайник, Ежи сверлил хозяина квартиры хитрым взглядом. Сверлил и молчал.
— Может, тебя освежить? — неожиданно спросил он.
— Что? — не понял Тарас.
Ежи достал из бокового кармана клетчатого пиджака маленькую
— А! — понял, о чем речь, Тарас. — Давай!
Ежи приподнялся, опрыскал одеколоном шею Тарасу и снова опустился на свое место.
— У меня к тебе просьба, — заговорил он после короткой паузы.
Тарас напрягся. Он уже чувствовал, что это за просьба. И в который раз оказался прав.
— Я хочу с Оксаной кофе выпить… Ну, сам понимаешь!.. Ты же не слепой… Ко мне она, боюсь, больше в гости не пойдет, а к тебе пойдет! Ты ее пригласи, а я как бы случайно зайду! Кофе я куплю, ты не переживай!
— Ежи, — Тарас тяжело вздохнул, — ты же знаешь, как она к тебе относится… Ну, не в плохом смысле, а в том, что она сама по себе… Ей ухажеры не нужны… И не будет она тебе рада!
— Это как сказать! — перебил его Ежи. — После того, как я ее подстриг, возможно, и ее отношение ко мне изменится. И ты не думай! Я от нее ничего такого не хочу! Мне просто рядом с ней быть приятно. От нее такое излучение идет! Ну, как от Чернобыля! Меня сразу насквозь прогревает! Приятно, понимаешь!
— Ты? Ее подстриг? — Тарас озадаченно уставился на соседа, пытаясь найти в выражении его лица или взгляда доказательства того, что он шутит.
Ежи кивнул.
— Не только ее! Сначала почти пятьдесят бомжей, и у Пороховой башни, и там, в Винниках, где у них приют…
Тарас потер пальцами виски, попробовал сосредоточиться. Мысли о Дарке покинули его, но мысли об Оксане и Ежи как-то не хотели шевелиться, пробуксовывали. Ему вообще было трудно думать одновременно о соседе снизу и об Оксане, настолько они были разными и как бы из двух параллельных, не пересекающихся миров.
И вот, оказывается, они таки пересеклись и, значит, «станцевал» Ежи вокруг Оксаны свой ритуальный танец парикмахера, а теперь, в результате, считал, что может рассчитывать на более мягкое к себе отношение?!
Тарас вспомнил, как Ежи заманил его не так давно и, можно сказать, обманным путем подстриг. Это, кажется, по его собственным словам, была первая за долгие годы совершенная им стрижка, ведь именно перед этим он вдруг обнаружил в своей квартире длительное время хранившееся под какой-то накидкой парикмахерское кресло советских времен. То есть возвращение «в профессию» начал Ежи со своего соседа сверху, с Тараса, а продолжил с уже хорошей его, Тараса, знакомой.
— Ты, кстати, много аномалий за последние ночи нашел? — Ежи неожиданно поменял тему разговора.
— Аномалий?! — повторил Тарас, и обалдело посмотрел на парикмахера. — Я уже и забыл о них! Черт! У меня же этот аппарат! — Тарас бросил взгляд на открытую дверь в коридор.
— Так ты больше не ходил? — удивился Ежи.
Тарас отрицательно замотал головой:
— Надо поскорее аппарат отдать, я же по сто гривен в день за него плачу!
— Ну так отдай, — спокойно бросил сосед. — Чего деньги на ветер выбрасывать! Так позовешь Оксану на кофе?