Львовская гастроль Джимми Хендрикса
Шрифт:
Алик вспомнил слова своего давнего приятеля. Похоронив отца, приятель сказал, что когда оба родителя были живы, они ЖИЛИ, а когда осталась одна мать, ее жизнь быстро превратилась в ДОЖИВАНИЕ. И она еще лет десять после смерти мужа доживала свою жизнь, доживала ее скучно, безрадостно, но терпеливо.
Вот и мачеха терпеливо доживает свою. Алик тяжело вздохнул. Прислушался снова. И услышал едва уловимый скрип кровати за стенкой. Всё-таки ее сон не был спокойным. Да и она сама постоянно жаловалась.
Алик поднялся, посмотрел на часы. Решил, что если Рябцев не приедет до часу ночи, то никуда они уже не поедут.
Но без двадцати час знакомое урчание мотороллера влетело в открытую форточку. И Алик снова вышел во двор. Повернул направо к воротам и увидел бывшего капитана, заводящего в открытую калитку свой желтый «piaggio» уже с выключенным двигателем.
— Может, сразу поедем? — спросил Алик, решив, что Рябцев хочет выпить кофе или просто посидеть на диване.
— Поедем, поедем! — закивал Рябцев. — Только мой мотороллер я у тебя оставлю. Чтобы не беспокоиться!
— А на чем тогда мы поедем? — удивился Алик.
— А я такси вызвал. Минут через пять будет. Нам же пить придется, а пьяный я за руль не сажусь. Ну, почти не сажусь… Где его лучше оставить?
Алик помог Рябцеву затолкать мотороллер в свой маленький сарай, деревянной дверцей смотревший в сторону огорода и туалетной будки.
— Подержи! — Рябцев передал Алику спортивную сумку, в которой тут же что-то звякнуло.
Сумка оказалась довольно тяжелой.
— Что там? — спросил старый хиппи.
— Анестезия. Литр водки и нормальная закуска, чтобы в кому не впасть, — пояснил Рябцев.
За домом на дороге остановилась машина.
— О! Это за нами! — обрадовался бывший капитан.
— К Опере! — скомандовал Рябцев таксисту, когда они уже уселись на заднее сиденье.
— А не поздновато? — пошутил таксист.
Рябцев проигнорировал шутку. Машина развернулась, чуть не задев огромное бетонное заграждение от танков, оставшееся лежать на обочине Замарстиновской со времен Второй мировой.
— А может, раньше выйдем? — зашептал Алик бывшему капитану КГБ. — Можно ведь прямо к тому двору!
Рябцев отрицательно мотнул головой.
— Пойдем от Оперы так, как ты шел той ночью! Вдруг он в другом месте сидит?!
Возле оперного театра было безлюдно и тихо. На проспекте привычно работали светофоры, но свои сигналы подавали они вхолостую, так как и машины, и пешеходы отсутствовали. Мокрый асфальт блестел под ногами. Алик и Рябцев шли молча деловитой походкой.
— Что-то мне подсказывает, что сегодня его тут нет, — грустно проговорил Рябцев. — Идем дальше по твоему маршруту. Ты же всегда этой дорогой домой ходишь?
Алик кивнул.
Вернулись на тротуар и зашагали дальше по проспекту Черновола.
Окна в домах не горели. Зато горели уличные фонари и светофоры на перекрестках. Мимо проехала милицейская машина. Чуть притормозила, словно милиционеры хотели присмотреться к ночным прохожим. Однако тут же ее водитель снова нажал на педаль газа, и она умчалась прочь.
Очередной светофор впереди сменил зеленый цвет на красный. И тут Алику стало нехорошо, закололо сердце. Он пошатнулся, словно теряя равновесие. Успел испугаться, подумав, что у него резко подскочило давление. Глянул на Рябцева, прося о помощи. И увидел, что капитан побледнел и тоже беспомощно смотрел на Алика.
Тут же припомнились похожие ситуации из совсем недавнего прошлого, и Алик, развернувшись, переламывая силой воли боль и внезапную слабость, побежал назад от перекрестка. Рябцев, сообразив, в чем дело, последовал за Аликом.
Они остановились метрах в тридцати от того места, где им стало плохо. И оба ощутили облегчение. Несколько минут стояли молча, прислушиваясь к своему сердцу, к своему телу.
— Он там, он опять там, — прошептал Алик и оглянулся на видневшуюся крышу чуть утопленного во дворе трехэтажного дома, до которого они не дошли метров пятьдесят.
Рябцев кивнул.
— Значит, так, — бывший капитан опустился на корточки и махнул длинноволосому приятелю рукой, призывая тоже присесть. — Извини, что без удобств!..
Бывший капитан бжикнул «молнией», открывая свою спортивную сумку. Вытащил газету. Развернул и постелил прямо на асфальте тротуара. Потом на газету выложил пакет с едой, поставил бутылку водки и два одноразовых пластиковых стаканчика, которые тут же наполнил.
Алика замутило от взгляда на стакан, полный водки. Рябцев тем временем достал из пакета нарезанное сало, две чищенных луковицы, солонку, два ломтя черного хлеба и два вареных яйца. Потом поднял взгляд на хиппи.
— Хиба хочешь? Мусишь! — с сочувствием произнес он и взял стаканчик в руку.
Алик взял свой, поднес ко рту. Понюхал. Водка была хорошей, без запаха.
— Ну давай, за успех! — произнес Рябцев и залпом выпил.
Тут же схватил луковицу, и захрустела она у него на зубах. Сильный запах лука ударил Алика по глазам. Он зажмурился и тоже выпил водку залпом. Его рука потянулась к салу.
Минуты три они молчали.
— Давай еще по одному, — сказал после паузы Рябцев. — На всякий случай!
Они выпили еще по стаканчику. И Алик сразу почувствовал, как его ноги становятся тяжелыми. Он с трудом поднялся с корточек и уже сверху наблюдал, как Рябцев чуть замедленными движениями убирал еду, водку и стаканчики обратно в спортивную сумку. Газету он свернул и взял с собой. После этого поднялся на ноги.