Львовская гастроль Джимми Хендрикса
Шрифт:
— Товарищ капитан, а как вы поняли, что древнее Карпатское море к аномалиям никакого отношения не имеет? — не без ехидства в голосе спросил он Рябцева.
— Это не я понял, — спокойно ответил бывший капитан. — Это Алик! Я всегда говорил, что он далеко пойдет… Он, правда, никуда не пошел… Зато остался собой и остался таким же сообразительным, каким был.
— А вы с ним случайно в советские времена вместе водку не пили? — опять не смог удержаться Винничук от колкости.
— В старые советские времена
— Коньяк пить нельзя, это полнейшая гадость, — пробурчал вдруг моряк.
— Юрко, кончай ты его цеплять, — обернулся к Винничуку Алик. — Что он тебе плохого сделал?
Винничук вздохнул, снял с носа очки, протер их вытащенным из кармана куртки носовым платочком и снова надел.
— Что-то у меня сердце закололо, — пожаловался водитель Ваня.
— Это уже серьезно, — Алик обернулся назад, только на этот раз взгляд его остановился на Рябцеве. — Налейте всем по стаканчику, а то черт его знает, чем наша поездка закончится!
Первым стаканчик водки выпил водитель Ваня. Он даже машину для этого не остановил. Только скорость сбросил, потом одним глотком опустошил одноразовый стаканчик и отдал его Алику, сам же снова положил правую руку на руль. Вторым выпил свою дозу «анестезии» Алик, моряку налили в самом конце.
Осталось справа и позади озеро, и минут через пять водитель снова снизил скорость, съехав на извилистый спуск к Винникам. Уже возле гостиницы «Святослав» он нажал на тормоз и обернулся к Юрку.
— Куда дальше? К тебе?
Лицо Юрка выразило суетливое движение мысли. Через пару секунд он отрицательно мотнул головой.
— Ко мне нельзя!
— А куда? — настаивал на конкретном ответе водитель Ваня.
— Который час? — поинтересовался сонным голосом Рябцев.
— Половина четвертого, — ответил водитель.
Юрко Винничук тяжело вздохнул.
— У меня ребенок маленький и жена… И собака во дворе. Она обязательно залает и всех разбудит… Нет. Ко мне точно нельзя.
— Да мы бы внизу или на кухне посидели бы, — просительно произнес Алик, которого уже с новой силой клонило в пьяный сон, а пьяный сон отличается от трезвого тем, что он не выбирает место сна для спящего, а может его повалить в любом закутке — хоть на клумбе, хоть на асфальте.
— Нет, — уже тверже произнес Юрко.
Теперь тяжело вздохнул Алик.
— А вы возле военгородка можете посидеть! Там и столик есть, и скамейки. Да и на улице сегодня не холодно! — предложил водитель.
— Да, там нормально, — оживился Винничук. — И народ там живет смирный, протестовать и милицию вызывать не станет!
Водитель воспринял эти слова как сигнал к действию, и машина опять тронулась с места.
Очень скоро она остановилась на лесистом холмике, где асфальт превращался в грунтовую лесную дорогу. Справа и слева стояли несколько двухэтажных домов, на два парадных каждый. Впереди неподвижно темнел сосновый лес. Слева виднелись кубики гаражей.
— Скамейка вон там, во дворе, — показал рукой водитель.
Пассажиры «Волги» выбрались на свежий и прохладный ночной воздух.
Алик сделал выдох и проследил за образовавшимся в результате его выдоха туманом.
— Холодновато, — сказал он. — Наверное, ноль градусов…
— Да нет, плюс четыре, — не согласился с ним Винничук. — Вы без меня тут до утра посидите?
— Почему без тебя? — спросил Алик. — Ты же местный, с тобой будет безопаснее…
— Да я хотел домой зайти, — замялся Юрко.
— Настоящие друзья друзей в беде не бросают, — проговорил, ни к кому не обращаясь, Рябцев.
— Мы с вами не друзья, — отрезал в ответ Юрко.
— А с Аликом? — спросил Рябцев, посмотрев на писателя пристально.
— Ладно, — Юрко опустил голову.
Потом подошел, пошатываясь, к открытой водительской дверце. Рассчитался с Ваней. Машина уехала.
Все четверо прошли к деревянному столу, уселись за него на скамейки в таком же порядке, в каком сидели час назад в совсем другом месте.
И снова Рябцев открыл свою сумку и, расстелив на столе уже влажную газету, занялся сервировкой. Юрко Винничук вытащил из карманов своей куртки два стеклянных стакана, а из внутреннего кармана — свеженькую поллитровку.
Алик осмотрелся. Воздух здесь был чище и свежее, и небо, казалось, отличалось более светлыми тонами и висело оно выше, чем обычно над Львовом, словно он из своей комнатки с низеньким потолком перешел в квартиру дома польской застройки с четырехметровой высоты потолком. Что-то неожиданно отвлекло его внимание от неба, на котором ни звезд, ни луны видно не было. Он остановил взгляд на горящем угловом окне дома, во дворе которого они обустроились для вынужденного продолжения ночного пикника. Свет в окне отличался непривычной, слегка оранжевой желтизной. Этот свет так подходил нынешней ночи! Словно застывший желтый сигнал светофора, говорящий «Внимание!». Алик еще раз оглянулся. И услышал, как журчит, выливаясь из бутылки в стакан, водка.
Посмотрел напротив, на Рябцева. Изумился, как хорошо было видно ему лицо бывшего капитана. И это при том, что сидели они почти в темноте, если не считать это окошко, бросавшее вниз, на палисадник, искаженный прямоугольник света.
— Твой душ для бомжей в котором часу открывается? — устало спросил Винничук, обернувшись к Алику.
— Часов в девять.
Винничук грустно закивал. Его рука потянулась за стаканом.
Сверху, над головой, раздалось хлопанье крыльев, и две или три чайки одновременно закричали пронзительно и с хрипотцой.