Люби меня в темноте
Шрифт:
— Себастьен, перестаньте. Вы не в себе. — Она обнимает меня. Я пытаюсь ее оттолкнуть, но она не дает. — Поговорите со мной, — мягко молит она. — Эй. — Ее взгляд находит и ловит в плен мой. — Вернитесь ко мне.
Вернитесь. Вернитесь. Медленно она вытягивает меня из бездны, и вот я больше не в прошлом, а здесь, перед ней. И осознание того, что я собирался с ней сделать, бьет по мне с такой силой, что моя голова падает вниз, а под кожей, словно разрушительное землетрясение, распространяется чувство стыда. Я с трудом заставляю себя посмотреть ей в глаза.
— Черт… извините меня, ma petite chouette.
— Ш-ш… все в порядке. — Снова и снова она гладит меня по голове, и с каждым прикосновением ее рук шумы затихают до слабого эха. — Все хорошо.
— Просто… — Я закрываю глаза. Ее руки дарят комфорт, словно глоток крепкого виски. Я забываю взвешивать, что говорю, и держать эмоции на цепи. Я отпускаю их, непродуманные, нелогичные, но Валентина — почти незнакомка, которая вместо того, чтобы оставаться со мной, должна бежать со всех ног, — несмотря ни на что продолжает меня обнимать. — В такую погоду… все возвращается. — Я прижимаюсь к ней и зарываюсь лицом в ее шею. Мне нужно ее ощущать, знать, что она настоящая, когда все прочее — нет. — Не уходите.
Говорят, время лечит, но я не согласен. Скорбь не проходит. Просто меняется. Ты учишься, как с ней жить, восстанавливаешь себя из обломков, и вот ты вновь целый, но прежним не станешь уже никогда. Свет, вкус, запах, смех — все исчезает. Ты становишься незнакомцем сам для себя. Но однажды ты просыпаешься и обнаруживаешь, что сквозь окружившую тебя темноту пробивается искра — в виде женщины с карими глазами, которая может привести мужчину к погибели.
— Я никуда не уйду.
Я содрогаюсь от облегчения. Мой мозг отключается. Она здесь, говорю себе я. И для меня сейчас этого более, чем достаточно. Для меня это — все.
Глава 11. Себастьен
Моргнув пару раз, я понимаю, что уже утро — мое лицо согревают проникающие сквозь занавески лучи. Я тянусь к телефону на тумбочке, слепо хватаю предмет за предметом, потом наконец нахожу его и проверяю время. От удивления мои глаза округляются. Ничего себе. Без двадцати одиннадцать. Я спал. Уголки моих губ тянутся вверх. Как младенец. Я выспался… отдохнул. Какое странное, непривычное состояние. О котором я напрочь забыл — как и о чувстве покоя.
А потом я вспоминаю…
Валентину. Ее мягкое тело. Я хотел, чтобы она как можно дольше не отпускала меня. Цеплялся за ее ласковые слова. Вонзал в нее свои когти, пока она говорила мне, что все будет хорошо.
Она отвела меня в спальню, помогла выпутаться из промокшей рубашки и пошла искать сухую одежду. Больше не было слов. Тишина и ее присутствие рядом — вот и все, что мне было нужно, и она это понимала. Ее пальцы на моей коже, пока она помогала мне с чистой футболкой, были нежными, утешающими — и ничего не просили взамен. Мне хотелось расплакаться у ее ног.
Внезапно ощутив себя смертельно уставшим, я лег на живот на кровать. Сначала боялся, что Валентина уйдет, но мог бы и догадаться, что она — добрая, храбрая — так не поступит. Она села рядом со мной, прислонившись к стене. Ее обнаженные бедра были так близко к моим губам, что я вполне мог повернуться
Сев, я, потирая шею, оглядываюсь. Дверь в ванную закрыта, а мои вчерашние вещи аккуратно сложены на коричневом кожаном кресле около двери — без сомнения, дело рук Валентины. Все выглядит, как и должно.
Она ушла?
Меня охватывает разочарование. Парень, да что с тобой? Качнув головой, я сконфуженно хмыкаю, откидываю простыни и встаю. Потягиваюсь, и тут в комнату проникает аромат кофе. Я открываю дверь и при виде сцены, разворачивающейся на моей кухне, вмиг застываю. С челюстью на полу. Чувствуя себя мальчишкой в конфетном отделе.
Я вижу, как совершенно не подозревающая о моем присутствии Валентина танцует и, помешивая что-то на плите, напевает знакомый мотив, но еда интересует меня сейчас меньше всего. Я ухмыляюсь, как сукин сын, прислоняюсь к двери и, скрестив руки, начинаю наслаждаться шоу. Спасибо, Иисус. Мужик, я тебе должен. Мой взгляд приклеен к ее стройным бедрам, которые медленно, чувственно покачиваются из стороны в сторону. Все ее тело движется и изгибается под музыку в ее голове, и я не вижу в ней ни намека на ту чопорную, заносчивую женщину из галереи. Нет, эта женщина — дикая, необузданная, страстная, до безумия сексуальная. Я уже замечал ее проблеск — в том, как она смеется, в том, как порой глядит на меня, и, черт побери, в том, как она отдает себя в поцелуе.
Хватит, лузер, говорю я себе. Но потом кардиган соскальзывает с ее плеча, обнажая нежную кожу, и перед моими глазами вспыхивают непрошенные картинки. Я представляю, как она сидит на моих коленях верхом, как вращает бедрами на моем члене, как мои пальцы впиваются в мягкую плоть ее ягодиц, а язык находит на плече то самое место, где я познаю грех на вкус.
Нет. Нельзя. Черт, я попал. Капитально.
Стоит мне только подумать, что Валентина уже не сможет меня удивить, как она поднимает лопаточку и начинает петь в нее, как в микрофон. Отдавая все сердце мелодии, она поет о том, сколько времени пыталась сдерживать свои чувства. Спрашивает, чувствует ли то же самое ее адресат. Она то и дело не попадает в ноты, но любому, кто бы ни увидел ее, было бы наплевать. Как и я, он бы пропал. Она фальшивит настолько очаровательно, что мое желание оттрахать ее превращается в желание целовать ее бездумно и долго, пока ее губы не забудут вкус всех прочих губ, кроме моих.
На финальной ноте она делает разворот и взвизгивает, увидев меня.
— О боже. — Она прикладывает руку к груди, на милом лице — шок и смущение. — Я думала, вы еще не проснулись. Долго вы здесь стоите?
Я отталкиваюсь от дверной рамы и иду к ней, наслаждаясь румянцем, распространяющимся у нее по щекам. Мой внутренний дикарь, хищник, охотник кричит — моя, моя. Моя. Вся моя.
— Недостаточно долго.
Очень изящным движением Валентина кладет лопаточку на белую тарелку рядом с плитой и выключает конфорку. Беспечной девчонки, какой она была секунду назад, больше нет, и я хочу, чтобы она вернулась.